Тени леса - Виктория Войцек Страница 6

— Ишет, ты можешь не выказывать свое презрение? — Она, это недоразумение, наконец подает голос, после чего чуть тише добавляет: — Пожалуйста, — и мгновенно смолкает в надежде, что никто ее не услышал.

Ах, да, забыла представиться. Ишет Ви. К вашим услугам. Второе имя пишется, как иероглиф, означающий безвременную кончину. Оно у меня появилось не случайно. И, поверьте, не я написала его рядом с именем первым.

Конечно же, замолкаю. Ведь так просила… Сира? Нет, я точно не вспомню.

Достаю из-за спины тимбас. Он у меня, как видите, небольшой, деревянный корпус удобно умещается в руках. Его делали на заказ. С моим ростом громоздкий музыкальный инструмент будет смотреться скорее как щит. И использоваться по назначению.

Проверяю, как натянуты струны. Медленно веду пальцами по железному оплетению и вижу, как морщатся мои спутники. Не самый приятный звук, особенно для тех, у кого чуткий слух. И острые уши, которые торчат из-под волос, сгибаются под жесткими полями шляп или оттопыривают капюшон. У меня они именно такие, оттуда и имя — Ишет. «Ушко» — по-галлерийски. Ушко, ага. Когда мать нагуляла меня, вряд ли звала таким словом, скорее, было что-то вроде «Ублюдок». Но как это будет звучать по-галлерийски, я узнала лишь с десяток-другой Половин спустя.

— Послушай меня, Сандра…

— Сатори, — поправляет девочка.

Ах, вот как звучит ее имя. Постоянно из головы вылетает, ага.

— Без разницы. Раз уж я путешествую с вами, то имею право себя хоть как-то развлекать. Мне кажется, вы забавные.

Стоит улыбнуться, и она отходит на шаг в сторону. У меня галлерийский клыкастый оскал. И поганый нрав. В точности как у моего отца, по крайней мере, так говорила мать. По ее описаниям папа был вообще довольно неплохим человеком.

Сатори (спасибо, теперь в моей голове на одно ненужное слово больше), пускай и имеет свое мнение, слишком внушаема. И пуглива. Достаточно было всего один раз сказать, что я могу прирезать, пока она спит, и меня стали сторониться. А я, что поделать, забавляюсь, пугая малышку. Иногда играюсь за обедом с кинжалом, иногда — просто смотрю на нее. Смотрю долго, пока Сатори не уходит гулять. В такие моменты я надеюсь, что она не вернется. Лес (а особенно — лес близ Тёрнква) — место, которое любит пожирать маленьких девочек и не оставлять от них даже кости.

Как говорится в одной иррской поговорке: раз подпалишь задницу, — всё время палить придется. Конечно, она звучит совсем иначе. Ругала же меня мама за то, что беру красивое изречение и поганю так, чтоб звучало понятнее. Но кто станет меня винить? Во-первых, так легче воспринимается, во-вторых, мне как музыканту-стихотворцу можно говорить слово «задница». Задница-задница-задница!

Вот так мы и очутились в Тернква. Лес не так плох, как сама деревушка. И если вы ни разу не слышали это название, вам крупно повезло. Тернква — беда. Она — как запах гниющего мяса для сородичей Дио. Пасет, привлекая к себе всякую тварь. И почему местные жители до сих пор не съехали? А впрочем, ко всему можно привыкнуть, даже к тому, что какой-то мало похожий на человека выродок пытается выломать твою дверь. Быть может, людям так интереснее. У кого в городе фонтан стоит, где на площадях девки в ярких платьях пляшут, а в Тернква мертвяки в окна лезут. Кто знает, вдруг усопшие так и деньги зарабатывать начнут?

Но места здесь красивые. Есть чем полюбоваться. Сквозь листву пробивается оранжевый свет, а белые и розовые бутоны, которые плодоносят чем-то, похожим на круглые цветастые камни, начинают закрываться.

Здесь высокая трава — по колено почти. В ней можно спрятаться, если вдруг устану от своих компаньонов. Ведь пока я размышляю о красоте видов, они продолжают бессмысленные беседы. Но слышать скрип ветвей, которые гнет ветер, мне куда приятнее. Говорят, для музыкантов подобное должно складываться в мелодию. Да чушь это. В мелодию складываются ноты, а звуки природы просто создают в голове образы. И, поверьте, обычно эти образы — без людей.

— Ишет, а ты-то чего молчишь? Тебя всё устраивает?

— Прийти, сделать свое дело, забрать деньги, уйти, — поясняю и красноречиво развожу руками. — Вы мне не особо-то нравитесь, ага. Каждый из вас. Но, как сказала голова в капюшоне, мы помрем поодиночке.

— Но нам не обязательно рисковать собой. Мы можем заниматься и чем-то более простым. Да, получим куда меньше, но и друг друга терпеть не придется.

— Занимались уже, — фыркаю и закатываю глаза. Демонстративно, чтобы каждый смог увидеть. — И что из этого вышло?

Потупляют взоры, все как один. Потому что Зенки уже давно без работы, у Дио ее и не было, а Сатори только и может, что идти в довесок к кому-то. Не готовит, не сражается, зато красивая. Таких обычно в семью принимают, платья дарят, украшения всякие. Вон — из-под волос бусины красные виднеются, на плечи ложатся да по спине тянутся. Взять бы за них, на кулак накрутить, порвать, чтобы по земле рассыпались. Не туда лезет малышка. Не того боится.

— Два-три дела, и вы меня больше не увидите. — Бью пальцами по струнам и, ускорив шаг, иду дальше по дороге.

Нужно добраться дотемна. Пока еще открываются двери. Потом нам никто не объяснит, что делать и куда идти, а помощь могут принять за попытки сравнять деревню с землей. Знаю я наши методы. От одних Крушений Гарольда ущерба остается столько, что, задержись мы в прошлом городе чуть дольше, все заработанные деньги ушли бы на восстановление домов. А он — саахит не самый умелый, скажу я вам. Но видела я, как, подчиняясь движениям его рук, земля поднималась, разлеталась в стороны, а вместе с ней кренились здания и ломались в щепки невысокие заборы. Лиат говорит, что Крушения — случай крайний, что лучше он поможет советом. В сторонке постоит, ага. Чтобы потом с него никто ничего не затребовал. Хитрая морда.

— Неужели ты думаешь, всё так просто?

А вот и он. И ведь стоило только подумать. Идет рядом, перебирает бусы из темного дерева, натягивает тонкую нить пальцами, отпускает, и вот они глухо бьются друг о друга. Гарольд говорит, это успокаивает. Он вообще говорит слишком много странных вещей. Порой пихнет в руки черпак с настойкой, пахнущей дерьмом, и как начнет рассказывать, дескать, от предка какого-то рецепт достался, и раны лечит, и здоровый сон обеспечивает. Только не верю я ему. Не прячут лица от окружающих люди, которым скрывать нечего. По себе знаю.

— За Сатори смотри лучше. Ты, я видела, всё присматриваешься к ней. Неужто на молоденьких потянуло? Постыдился бы так откровенно интерес проявлять. Того и гляди под платье ей руку сунешь. — Срываю с ближайшей ветки полузакрывшийся бутон и сую в рот. Он сладкий, мать из таких варенье делала.

— Не слишком ли грубо? — Лиат снимает капюшон и поправляет волосы. Они темные, чуть светлее, чем у меня. А лицо-то у него молодое. Кажется даже, что ему Половин шестьдесят-семьдесят, не больше. Но видят духи, я ошибаюсь.

— Давай ты не будешь меня учить, как правильно говорить, ага? — Наматываю на палец прядь волос. — Чего хотел?