Дороги богов - Галина Львовна Романова Страница 60

Гостомысл некоторое время молчал, глядя вдаль выцветшими светло-серыми глазами. Потом указал на лавку подле своего ложа.

— Расскажи, что привело тебя сюда, Тополь? — попросил он тихо. — Мне передали, что ты побывал в Ладоге?.. Какие оттуда исходят вести? Что Будита?

— Князь Будимир, — я присел, — ныне собирается пойти войной на город Изборск, на тамошних князей… Он еще что-то говорил про Белоозеро и его князя Вадима…

— Расскажи все, — со вздохом попросил Гостомысл.

Что я мог тогда поведать? Я виделся-то с князем Будимиром всего день и не успел узнать его. Но старый Гостомысл, видимо, отлично изведал нрав внука. В продолжение моего короткого рассказа он не издал ни звука — только слабо хмурились лохматые брови.

— Единственным князем всей земли хочет стать, — прошептал он, когда я остановился. — Ох, тяжеленько мне!.. Не ты ведь первый про него мне доносишь худые вести! — Он с усилием повернул ко мне голову. — Вот ты про князя Вадима поминал… Они вместях викингов по весне выгнали с земли нашей… Боги победу им даровали. Тогда вся земля, как один, поднялась. Если бы ты мог видеть, как они текли прочь, лиходеи!..

Я невольно вздрогнул — когда-то и я был викингом. И там, среди убитых или позорно бежавших, мог быть мой старший брат по отцу, Торвальд Эрикссон…

Старый князь сердцем почуял мою боль. Приподнявшись, он вгляделся в мое лицо.

— Что на сердце твоем, отроче? — требовательно-осторожно вопросил он. — Что ты затуманился? Аль был кто среди тех ворогов тебе близкий?

Он догадался! После этого отпираться было бесполезно.

— Я был викингом… по рождению, — признался я. — Но уж несколько лет как покинул север и живу в лесах близ Невриды. Там мой новый дом…

— Бежал, значит, от хозяев?

У славян, как я знал, были холопы — знать имела работных людей, которые зачастую сами продавали себя за плату и должны были отработать для заимодавца одолженное. Случалось, что и чужеземца, взятого в бою в полон, ждала такая же участь. Но вот каковы их законы и что говорят они о беглых рабах — то мне не было ведомо.

— Не от хозяев, — ответил я и в оправдание себя в который раз взялся рассказывать свою историю.

Гостомысл заинтересовался моими словами настолько, что не дослушал до конца.

— Как бишь звали того бодрича, что с тобой ратился? — перебил он меня.

— Рюриком, помнится. — Меня чуть не передернуло от воспоминаний. Интересно, держит ли он на меня еще зло? Ведь я мог считаться кровником за его дядю, а славяне-бодричи долго не забывают обид.

— Говоришь, что наречие его ты хорошо разумел?.. Вроде как по-славянски он говорил? — Гостомысл смотрел, казалось, в себя, уйдя в какие-то свои воспоминания.

— Я понять его мог.

— И отца его звали?..

— Я узником туда попал, мне не до того было, — честно ответил я.

Старый князь заметно опечалился, и тут память неожиданно пришла мне на помощь. Как наяву, увидел я прищуренные глаза Рюрика и услышал его голос — сквозь зубы цедил он горькую повесть о смерти своего отца и гибели родного города.

— Он говорил, что отца его величали при жизни как-то странно… Годислейвом!

— Годославом, верно? — враз оживившись, переспросил старейшина.

Я только покачал головой. Мне и невдомек тогда было, к чему старому князю эти подробности.

— Немного тебя постарше, по-славянски молвит чисто, — вслух рассуждал Гостомысл тем временем. — А в лике его сходства ты ни с кем не замечал?

Вот еще новости — к чему это ему было надобно? Иль хотел воротить меня ему? Но ведь прошло три года! Рюрик мог и не захотеть… А что до меня старику, когда земля загорается под ногами и надо думать, что с князем ладожским делать? Видимо, и впрямь князь Гостомысл выживал из ума на старости лет!

Но, как я вскоре убедился, эта мысль была ошибкой. Старик на ложе напряженно думал и вдруг окликнул меня словно издалека:

— А сыскать его город смог бы?

— К чему?

Гостомысл, казалось, был раздосадован, но не подал и виду.

— Велика и обильна есть земля наша, — со вздохом молвил он, — а наряда — сам видел! — нету в ней!.. Каждый град сам по себе, каждый князь себя великим мнит, каждый по-своему судит, что делать да как жить, у каждого своя правда… Хотел я собрать землю, чтоб была в единой руке, как в иных землях, в Сербии, Булгарии, во франкских и урманских землях, как на полуденной стороне отсюда, в Киевской земле… Сынов так хотел вырастить, да вот не судьба. Какие были витязи! Четверо!.. — Голос его мечтально задрожал. — Волос к волосу, голос к голосу… Внуков мне народили — все в отцов отроки задались… Думал я — большая семья, один за одного стоять будет, а не заладилось дело… И почему они перессорились, только боги ведают! А вот сцепились друг с дружкой, как псы голодные над костью одной. И того не помыслили, что земля наша велика и обильна, она всех прокормить может, всем на ней места хватит!.. За что боги так наказали меня? Четверо сыновей было да внуки подрастали — и никого не осталось!.. А на прочих надежды мало… Будита вот — он ведь единый внук мне, кто живой остался! Ему землю передать?

Не замечая больше меня, старый князь начал рассуждать вслух, как это часто бывает со стариками, и я весь превратился в слух по понятной причине — ведь я знал, кто поссорил между собой сыновей Гостомысла. Кто и как погубил их, заставив сражаться между собой и с дальней родней. Ворон не зря не мог найти покоя в могиле — проклятая душа его чуяла, что в родной стороне немирье и усобица. Потому и послал меня проведать старого князя — совесть мучила его и в мире мертвых.

— …Нет в Будимире того разума и силы, какая нужна для того, чтоб землю держать и судить по закону божьему, по справедливости! Никого он не слушает, окромя себя, — продолжал Гостомысл рассуждать вслух. — Ты не ведаешь, каков он!.. А он, хоть и внук мне, да не природный князь. Я землю собирал и дочь старшую за старейшину кривичского отдал. Пока отец его жив был, и внук в моей руке ходил, и род своего отца водил, а как сам править стал, так и пошло все наперекор мне. И прочие — Вадим тот и Земомысловичи… Каждый на свою сторону тянет, каждый под себя гребет, потому как у каждого есть своя вотчина, о которой он и печется, а о бедах всей земли ему и дела нет… Я вот сюда уехал, Новый Город основал, чтоб про вотчину, Славенск-град, более чем о других не думать… У князя не должно быть иной вотчины, кроме всей земли! Князь не должен владеть ничем, кроме всей земли, иначе он о том клочке, на коем сидит, и станет сердцем болеть! У князя должно быть все — или ничего!..

Гостомысл даже приподнялся с ложа, подхлестнутый своими словами, и я вдруг понял, как мог Ворон перессорить меж собой его сыновей. Ведь все четверо были князьями, а землю должен был держать кто-то один. Трое остальных оказывались лишними. Вот они и делили власть, пока остальные за их спинами делили землю. И доделились…