Викториум - Владимир Ралдугин Страница 64

Утром четвертого дня мы снова ехали по равнине, выжженной солнцем. Убыхов было отлично видно. Однако держались они предусмотрительно достаточно далеко. Казачьи карабины не добьют. Всадника, несущегося во весь опор к группе убыхов, увидели все.

— Смотрите! — первым заметил его казак Осьмаков. — Никак к убыхам гости пожаловали! Кажись, курд!

Я вынул из чехла подзорную трубу. Остановив коня, принялся подстраивать линзы, чтобы получше разглядеть убыхов и их гостя. Я не был таким уж знатоком местного населения, а потому доверился казаку, сказавшему, что приехавший курд. И для себя считал его именно курдом.

Отряд убыхов остановился. Курд перебросился несколькими словами с седобородым предводителем. Вынул из-под халата сверток. Видимо, письмо и приказ. Снова что-то проговорил. Седобородый убых ответил. Отряд, следящий за нами, медленно двинулся вперед.

Я сложил трубу, убрал в чехол. Махнул рукой казакам, давая команду двигаться дальше.

— Прорвался, выходит, кто-то через янычар, — произнес подъехавший поближе Дядько.

— Или те больше не отрезают нас от убыхов, — кивнул я. — Скорее всего, вечером или ночью убыхи снова отправят кого-то в тыл. С донесением. Если повезет, это будет тот же самый курд, что приехал сегодня. Но в любом случае, человека с донесением надо взять. Живым доставить ко мне для допроса.

— Ну, вашбродь, вы прямо-таки мысли мои читаете, — усмехнулся, разгладив усы, Дядько. — Я же чего подъехал-то к вам. Аккурат тоже самое предложить хотел. Гонца вражьего схватить для допроса.

— Тем лучше, — произнес в ответ я.

Курд отправился обратно в сумерках. Правда, они тут были недолгими. Вроде бы солнце только скрылось за горизонтом — не успели еще погаснуть последние его лучи, как уже темнота такая, что хоть глаз выколи.

Не прошло и двух минут, чтобы стало совсем темно, и от моего отряда отделились двое казаков. Осьмаков и крупный парень на несколько лет моложе меня. Имени его я не знал. Горяча коней нагайками, они помчались вслед за исчезнувшим в ночи курдом. Однако я не сомневался, что казаки найдут его и приволокут в разбитый отрядом небольшой лагерь.

Так оно и произошло. Мы только поужинали, и над костром побулькивал в котелке заваривающийся крепкий чай, когда раздалось конское ржание. В лагерь на рысях въехали казаки. Между их коней держался третий скакун. А в седле его сидел связанный по рукам и ногам курд.

— Куда прете?! — заругался на них Дядько. — Совсем ослепли, что ли?!

— Так ить не видать ничего с темна-то, — тут же откликнулся Осьмаков. — Мы вообще думали, а не промахнулись ли. Вдруг на убыхов налетели или еще на кого.

— Слезайте с коней и давайте этого курда сюда, — махнул я рукой, останавливая Дядько, готового продолжать ругаться и дальше. — И разведите огонь пожарче. Возможно, придется пытать его.

Я намеренно заглянул в глаза пленника. Но тот то ли умел отлично прикидываться, то ли не понимал моих слов.

Правда, пожарче развести огонь не удалось. Скупого запаса собранных в округе веток едва хватало, чтобы поддерживать его всю ночь. Однако стоило попробовать. Метод психологического воздействия, о котором мне столько рассказывали более опытные коллеги по Третьему отделению.

Я сел на кошму напротив пленника. Кивнул Дежневу, чтобы присаживался рядом. Выразительным жестом протянул в сторону казака руку. И схватывающий все на лету Дежнев тут же вытащил из ножен и вложил мне в пальцы длинный прямой кинжал. Я проверил остроту заточки. Одобрительно кивнул.

— Скажи ему, что если он не будет говорить правды, — сказал я, — то я стану нарезать его мелкими ломтями. — Я дал время Дежневу перевести курду мои слова и продолжил: — А после насыплю на его раны порох и подожгу. Я отрежу ему уши и язык. Выколю глаза. Но прежде чем сделать это — скормлю все, что отрезал, свиньям. — Я перевел дух, а в это время Дежнев переводил мои слова. — Пусть не сомневается. Нам можно есть свинину, и мы везем с собой несколько свиней.

Услышав о нечистых с точки зрения ислама животных, курд вздрогнул. Я понял, что задел его за живое. Недаром же, когда писал рапорт с выводами в Петербург, я проштудировал столько литературы по Леванту. И теперь я мог почти с уверенностью давить на самые верные болевые точки курда. Попасть в рай к гуриям без носа, ушей, с выколотыми глазами — боялись все правоверные. А уж осквернить отсеченную плоть нечистому животному — большего позора для мусульманина и быть не может.

— Переведи, — продолжил я, увидев то, что мне было нужно в глазах курда, а именно — страх, — что если он честно ответит на все вопросы, я подарю ему чистую смерть от ножа.

Курд наконец заговорил, как только замолчал Дежнев. Он как будто выплевывал слова. Смотрел все больше на свои ноги, стараясь спрятать от меня взгляд, полный страха.

— Говорит, — перевел Дежнев, — что ответит на все ваши вопрос, вашбродь. Но он станет мучеником Аллаха и райских кущ, если взглянет на то, как его друзья станут резать вас и нас.

— Вот пускай и расскажет, что у него за друзья? Сколько их? Кто предводитель?

Дежнев перевел курду мои слова, и тот заговорил. Казаку трижды пришлось менять фляжку, к которой он то и дело прикладывался, чтобы промочить горло. От постоянного говорения оно у него быстро пересыхало.

Курду же было словно нипочем. Он болтал без умолку. Поведал нам о том, что нанял его клан, как и многие другие, не кто иной, как шериф Али. Британцы выделили шерифу целых три верблюда, груженных золотом, и тот щедро расплачивался им с курдами, убыхами, редифами и просто разбойниками. По словам пленника, шериф собрал настоящую армию в несколько тысяч человек. Однако третьего дня они попали в засаду янычар. И те изрядно потрепали наемную армию шерифа Али.

— Говорит, что янычар было больше, — приложившись к горлышку поданной товарищем фляжки, переводил Дежнев, — у них были пушки и пулеметы, но ничто не помогло им. Воины шерифа Али перебили янычар и взяли богатые трофеи.

— А почему не вернулись по домам? — быстро спросил я. — Ведь у вас так заведено. Чуть разжился хорошими трофеями — сразу тащить их в дом.

— Верно, — через Дежнева ответил мне пленник, — но все боятся Хади. Он шейх одного из кланов. Велел всем своим людям выкинуть трофеи, кроме оружия и патронов. У кого находил — убивал! Его все боятся. Он теперь правая рука шерифа Али.

— Приходилось слыхать об этом Хади, — заметил сидящий тут же Дядько. — Злобный курд. Говорят, едва ли не из рабов выбился в люди. Шейхом стал. А уж злющий, как сто собак! И кровь лить любит. Ходили о нем слухи во время войны, но я им грешным делом не верил. Слишком уж много всего болтали. Разного. Не всему же верить.

— У них было десять тысяч сабель и ружей, — продолжал переводить обрадованный короткой передышкой Дежнев, — но после схватки с янычарами и ухода тех, кто взял трофеи, осталось около двух тысяч. Они последуют за русскими куда угодно и перережут, как собак.