Проклятые башни - Кейт Форсит Страница 67

Она ходила вся в синяках, когда училась держаться на салазках. Первый раз, когда она с легкостью пронеслась вниз по склону, стал самым головокружительным ощущением в ее жизни. Впервые, казалось, она испытала чувство полета. В тот день Изабо первый раз увидела Шрамолицего Воина улыбающимся, и эта улыбка просто озарила его обычно угрюмое смуглое лицо. Он ударил правым кулаком по левому — знак триумфа, и тут же в пух и прах раскритиковал ее за недостаток грации и изящества. Изабо только усмехнулась в ответ и с того момента не упускала ни единой возможности, чтобы попрактиковаться, несмотря на синяки и ноющие мышцы.

Постепенно до Изабо дошло, что ее учитель был единственным из всех Шрамолицых Воинов, кто никогда не уходил из Гавани. Остальные большую часть времени добывали мясо для прайда, торжествующе возвращаясь с убитыми оленями, кроликами, птицами и рогатыми гэйл’тисами . В честь их возвращения костры взвивались особенно высоко, устраивались ликующие пляски, и все, кроме Изабо с наслаждением пировали.

Однажды, когда она и ее Шрамолицый Воин шли по заснеженному лесу, Изабо нерешительно спросила:

— Учитель, я хотела бы задать вам вопрос.

На миг ей показалось, что он откажет ей, но потом он сделал отрывистый жест согласия.

— Учитель, почему вы остаетесь здесь, в Гавани, когда все остальные Шрамолицые Воины почти все время охотятся?

Некоторое время висело молчание, потом он сделал ей знак сесть, отстегнул от спины салазки и сел на них, поджав ноги.

— Хотя мне очень хочется выйти на снежные поля, скользя по снегу с моими товарищами и чувствуя жаркую страсть охоты и убийства, на мне лежит гис твоей родственнице, Зажигающей Пламя. Так она велела мне исполнить свой долг чести. Очень давно моя дочь заблудилась в белую бурю, когда сверкали молнии и бушевал снег. Я был тогда далеко, сражаясь против прайда Косматого Медведя. Зажигающая Пламя укротила бурю, и моя дочь, которая дорога моему сердцу, нашлась. Напряжение обессилило Зажигающую Пламя, и мы долго боялись, что она заблудилась. Лишь Мать Мудрости смогла найти, исцелить и вернуть ее дух обратно в прайд. Зажигающая Пламя была готова отдать свою жизнь за мою дочь, и на меня лег гис . Поэтому, хотя меня и терзает необходимость оставаться в пещере, как ребенок, потерять зиму войны и охоты, а вместе с ней возможность получить еще один шрам, я остаюсь в Гавани и учу и наставляю тебя, как повелела Зажигающая Пламя.

Повисло молчание. Он снова неподвижно сложил руки на коленях и сказал:

— Я ответил на твой вопрос полно и правдиво, а теперь ты ответь на мой.

Изабо сделала утвердительный жест, хотя и не без трепета. Она уже поняла, что вопросы Хан’кобанов обычно были непредсказуемы и зачастую смущали.

— Почему ты отвергаешь дар Белых Богов — кровь и плоть? Я видел, как ты бледнела и давилась, когда мы пировали, прижимала ладонь ко рту и отворачивалась. Ты ешь одни лишь семена и дикие зерна, точно мотылек. Те, кто ест мясо, становятся сильными, свирепыми и горячими. Питающиеся семенами становятся слабыми, худыми и беззащитными.

Изабо печально улыбнулась ему. Она действительно с трудом находила себе достаточно еды на этих заснеженных вершинах. Основная часть запасов зерен, плодов и орехов в прайде делалась летом и хранилась в огромных каменных сосудах в Гавани. Изабо не могла просить, чтобы ей давали больше, чем всем остальным, из этих ревностно охраняемых запасов, в особенности потому, что она не принимала участия в их сборе. Поэтому она часто оставалась голодной и привыкла отыскивать под снегом упавшие орехи и съедобную кору, чтобы поддержать свои силы.

Ритмично, аккуратно подбирая слова и жесты, она ответила:

— Моя первая наставница, мудрая, как Мать Мудрости, могущественная, как Зажигающая Пламя, научила меня чтить любую жизнь. Каждая птичка, каждое семечко, каждый камень наполнены жизненной силой, душой, единственной в своем роде и одновременно такой же, как у всех других. Уничтожить эту жизненную силу все равно что ослабить вселенную.

— Но разве ты не делаешь то же самое, когда ешь растение? — Шрамолицый Воин искренне недоумевал.

Изабо покачала головой.

— Мы едим лишь его плоды и листья, позволяя самому растению расти и процветать. Мы никогда не отнимаем у растения все и не вырываем его с корнем, поэтому оно может распространять семена и продолжать свой жизненный цикл. Мы не убиваем животных ради их шкур, но собираем их шерсть, чтобы прясть. Мы не рубим деревья, чтобы добыть дрова, а собираем опавшие ветки. Мы пьем молоко наших коз и овец, но не выдаиваем их полностью, чтобы их детеныши не умерли от голода. Я ношу эти шкуры лишь потому, что животные, которым они принадлежали раньше, больше не нуждаются в них, ибо умерли в свой час, и если бы я не приняла их дар, то сама умерла бы. Я благодарю Эйя, нашу мать и отца, что это так.

Хан’кобан озадаченно покачал головой.

— Все это очень странно, — сказал он. — С такой философией ты никогда не получишь свои шрамы воина и охотника.

Изабо улыбнулась ему.

— Я знаю.

Он встал и протянул свои суставчатые пальцы, помогая ей подняться.

— Твое чело уже носит седьмой шрам Матери Мудрости, а я часто замечал, что Мать Мудрости добровольно голодает, прежде чем бросать кости или скользить среди звезд. Мать Мудрости может не охотиться и не убивать, так что, может быть, Белых Богов не оскорбит твоя странная вера, потому что они знают, что ты не презираешь их и их дары.

— Воистину надеюсь на это, — вздрогнув, ответила Изабо. Она уже знала, какими жестокими могут быть эти горы.

— И все же ты должна постичь искусство Шрамолицых Воинов, если хочешь пережить свое путешествие к Черепу Мира, — сказал Хан’кобан, ведя ее по глубокому снегу. — Скоро наступит долгая тьма. Когда ледяные бури начнут дуть без остановки, а Белые Боги будут бродить по миру, я начну учить тебя.

Прошло не так уж много дней, непрекращающиеся бури снега и тьмы полностью поглотили краткие светлые часы. Снега намело столько, что вход в пещеру был почти скрыт. Сосульки свисали с его края, точно прозрачные клыки, и все Хан’кобаны ревностно охраняли свои костры. Дни Изабо разделялись между неподвижными — с Матерью Мудрости и подвижными медитациями со Шрамолицым Воином. Но оба учили ее контролировать каждый свой вздох, сужать свое сознание до одной пламенеющей точки.

К своему изумлению Изабо обнаружила, что медленные плавные движения Шрамолицых Воинов назывались адайе, точно так же, как и боевые упражнения, которым она училась девочкой. Каждая из тридцати трех стоек и движений носила то же самое название в честь горных хищников: снежных львов, саблезубых леопардов, рысей, медведей, волков и драконов. Она задумалась, как ведьмы Шабаша научились адайе, если люди и Хан’кобаны столько лет жили разобщенно. Потом она вспомнила, что ее собственный отец за многие годы до ее рождения спустился с гор в Башни Роз и Шипов, и подумала, не он ли научил этому искусству Шабаш.

Против ожиданий Изабо, искусство Шрамолицых Воинов заключалось не в том, чтобы обрушить всю свою силу на противника и превзойти его. Наоборот, оно учило отступить в сторону или назад, искушая соперника потянуться и в результате потерять равновесие. Оно заключалось в том, чтобы сохранять равновесие и внутреннюю гармонию и оставить нападающего один на один с его внутренним хаосом.