Серебряный медведь - Владислав Русанов Страница 7

Из близких друзей и соратников кондотьера пострадал только Мелкий. Его раной занялся Мудрец и при живейшем участии Кира, придерживавшего то рассеченную руку, то дергающиеся ноги, зашил рану, залил настоем коры дуба и забинтовал. Рядом крутилась Пустельга. В отличие от командира, она ругаться не прекращала, причем сыпала такими выражениями, что у Кирсьена, прожившего полгода в казарме, брови лезли на лоб. Воительница исцарапалась в малине и теперь то и дело выдергивала острые, едва заметные колючки из рук и одежды. Еще она сетовала на отправившихся с ней в боевой дозор наемников:

– Тоже мне бойцы! Чуть что – лапки вверх… С такими не то что в разведку, в нужник ходить вместе опасно!

Имперская пехота потихоньку приходила в себя. Подсчитывала потери. Четыреста убитых. Еще больше сотни раненых. Полк переполовинен. Если ландграф Медренский имел целью отпугнуть сасандрийскую армию от подвластного ему города, то он ее достиг. Рискнет ли полковник т’Арриго делла Куррадо штурмовать укрепление силой вдвое меньшей, чем предполагал сразу? Кто его знает? Кстати, полковник в бою уцелел. Выжил, несмотря на то что ехал в авангарде и попал под обстрел лучников вместе со знаменщиком, ординарцами, барабанщиками, полковой казной. Погибли все. Даже лошади, впряженные в телегу с сундуком, окованным железом. А господин т’Арриго делла Куррадо отделался легким испугом. Оказалось, что в самом начале боя он с юношеской резвостью спрыгнул с коня и нырнул под телегу. Так он уберегся от стрел тельбийских охотников и от мечей с копьями латников ландграфа. Когда врага основательно потеснили, зажали в клещи и уже, по сути дела, добивали, он объявился. Что называется, явился не запылился. Взобрался на повозку, принялся орать, размахивать руками, управлять сражением. Будто бы без него не справились…

Голос у полковника оказался густой, как мед, и оглушительный, как раскаты грома. Ничего удивительного – служба в армии дает прекрасную возможность для упражнений в красноречии. Речь – там, перед новобранцами, или, напротив, разнос набедокуривших старослужащих… И хотя Киру показалось, что сохранившая порядок и боеспособность пехота больше прислушивалась к коротким, отрывистым командам капитана т’Жозмо, худощавого, чуть сутулого офицера с седыми подкрученными усами, господин делла Куррадо, ничтоже сумняшеся, приписал победу себе. Ну… Может, так и надо? Победа полка это всегда победа полковника. Даже если тот просидел половину боя под телегой, прячась от стрел. Во всяком случае, если вдруг возникнет сомнение, любой генерал предпочтет поверить своему непосредственному подчиненному, а не какому-то кондотьеру, сражающемуся – страшно сказать! – за деньги, а не из чувства острого патриотизма. Еще в начале лета Кир не сомневался, что такое положение вещей – единственно правильное. Но теперь он больше склонялся к мысли, что генералы прислушиваются к полковникам оттого, что сами рискуют оказаться в подобном положении.

Наверняка в разогретом бурными переживаниями разуме господина полковника вызревал замысел блестящего рапорта. В нем будет, несомненно, отражено мудрое руководство боем с превосходящими силами противника, глупость наемников, вечно путающихся под ногами, невыносимо тяжелые погодные условия и многое, многое, многое другое. Похоже, краснолицый, упитанный и коренастый господин т’Арриго делла Куррадо уже видел себя генералом. А пока он принял самое деятельное участие в дележе добычи.

Оставив Мелкого на попечение Мудреца, Кир и Пустельга отправились искать Кулака. И нашли его беседующим с господином полковником.

Т’Арриго делла Куррадо приподнимался на носки, надувался, словно индюк, багровел щеками. За его спиной вздыхали, переминаясь с ноги на ногу, два капитана – т’Жозмо дель Куэта и т’Гуччо ди Баролло – и пяток лейтенантов. Видно, полковник собрал их для представительности. Тут же присутствовали четверо окраинцев из конвоя – всем пехотным полкам Сасандры, сформированным из новобранцев, придавались обязательные полусотни сопровождения, отлавливающие дезертиров и следящие за поддержанием дисциплины в частях.

Рядом с хмурым Кулаком, теребящим золотую цепь, свисавшую до середины груди, стоял всего лишь один старый Почечуй, исполнявший в банде обязанности коморника. [8]

– …а я не понимаю, господин кондотьер, по какому такому праву вы пытаетесь прибрать к рукам всех коней? – возмущался делла Куррадо.

– А я не понимаю, – терпеливо повторял (должно быть, не первый и даже не десятый раз) седобородый Кулак. – Я не понимаю: для чего командиру пехотного полка полсотни выезженных коней? Может, вы хотите перейти в кавалерию?

– А почему я, собственно, должен давать вам отчет?

– А я и не требую от вас отчета, господин полковник. Кажется, это вы желаете распоряжаться всей добычей единолично?

– Да, желаю! И буду распоряжаться!

– Это еще почему, господин полковник?

– По праву командира соединения! По праву старшего по званию! По праву истинного сасандрийца!

– Вот так дела! – развел руками Кулак. – При чем тут одно к другому? Не понимаю!

– И не мудрено!

– Что вы хотите этим сказать, господин полковник?

– Только одно – корыстолюбивому наемнику не понять настоящего патриота империи. Вы же за денежку воюете, не так ли? За звонкое серебро и ненаглядное золото?

– А вы? – Кулак сохранял видимость спокойствия, но на его щеках вздулись круглые желваки.

Пустельга толкнула Кира локтем. Шепнула:

– Жир не только на брюхе откладывается. В голове тоже. Эх, разрешили бы мне пощекотать его…

– Не разрешат, – вздохнул молодой человек. В бытность свою гвардейцем он не слишком-то любил армейских офицеров, а теперь еще больше укрепился в неприязни.

– Я не желаю обсуждать с каким-то наемником свои права! – кипятился т’Арриго делла Куррадо. – Вам не понять чувства гордости за империю, любовь к родине. Вы любите только монеты. Великая имперская идея…

– Да при чем тут великая идея к лошадям? – пожал плечами седобородый.

– Родина захлебывается без коней! Армии нужно свежее конское поголовье. Мы будем вести войну до победного конца. Тельбия еще станет частью Сасандры, и эти несчастные, – полковник махнул рукой в сторону погибших латников, – еще поймут, что боролись не на той стороне.

– Ну, так мы с вами, господин полковник, вроде бы на одной стороне воюем, – решительно вмешалась в разговор командиров Пустельга. – Или нет?

– Да! – подбоченился делла Куррадо. – Но цели у нас, господа наемники, разные!

– Неужели? – недоверчиво прищурился Кулак.

– Конечно! Для вас главное – мошну набить. Из-за таких, как вы, господин кондотьер, армию ненавидят жители страны, которым мы должны нести освобождение от тирании мелких ландграфов и полубезумных королей, погрязших в мелочных склоках и борьбе за собственную непрочную власть!