Нашествие - Тимур Максютов Страница 7

– Крепка, – сказал севшим голосом и с удовольствием допил.

Смотрел на задумчивую речушку, на колышущиеся едва камыши. Констатировал:

– Хорошо… А охоту я не люблю. Суета эта, загонщики, бояре с челядью. Морды красные, жадные. Только и ждут, что рогатина сломается, что медведь одолеет, а не я. Да и жалко его, мишку. Как на задние лапы встанет – чистый человек.

– Не твоё это.

– Смертоубийство для развлечения – не моё. Рыбалка – она честнее. Вот так, острогой: одного взяли – и достаточно. А не сетью поперёк речки, всю рыбу подряд выгребать.

– Я говорю – всё не твое, – задумчиво сказал Хозяин, – и охота, и бояре, и время не твоё. Скучаешь по своему времени, княже?

Дмитрий ответил не сразу:

– Нет. Там гнусных рож и обмана гораздо больше.

– Значит, другое гнетёт.

– Понимаешь, бессилие моё всю душу выело. Я ведь сразу после того, как мы с булгарами четыре года тому монголов обратно в степь загнали, по князьям поехал. Объяснял, уговаривал: вернутся враги, да сильнее будут вдесятеро. Объединяться надо, с междоусобицами завязывать, готовиться. Булгары гораздо умнее нас. Побратим мой, Азамат, со своим куренем на службу к ним ушёл, откочевал на булгарскую границу. Так рассказывал: по всем южным рубежам земляные валы насыпают, засеки делают, крепости ставят. По Уралу, Кондурче, по Белой реке. Готовятся, словом. А мы, как всегда: авось пронесёт. Не пронесёт. Не послушали меня князья. Черниговский сразу взвился: мол, Дмитрий Добришский за Владимир хлопочет, под его руку всех исподволь подмять мыслит. Не бывать тому, чтобы один князь всей Русью владел, у каждого – своя гордость, свой интерес. Рязанцы – те давно сами ничего не решают. Считай, часть Суздальской земли. А сам Юрий Всеволодович, великий князь Владимирский, меня в другом подозревает: мол, я на эмира стараюсь. Юрий-то давно с булгарами соперничает, спорит за торговые пути. Звон золота ему все иные звуки заглушил. Не слышит набата.

Хозяин сарашей слушал внимательно, сочувственно кивал.

– Ладно, что это я, – спохватился Дмитрий, – отдыхаем же, а я – о делах. Всё, не хочу больше.

Откинулся на подстеленный дружинником лапник, посмотрел в небо. Заметил:

– Так и не улетел орёл-то. Не выглядел добычу. Неужели все зайцы в полях кончились?

– Говорю же: не за зверем он охотится. Другого ждёт, – сказал Хозяин.

– Жарко сегодня, – Дмитрий сел, вытер пот с лица, – пойду, искупаюсь.

Стянул рубаху тонкого фряжского полотна, скинул сапоги и портки. Пошёл к воде. Попробовал воду ногой: у берега она была нагретая. Вдохнул, набирая воздух, и прыгнул: прохлада смыла пот с разгоряченного тела и надоевшие заботы с души.

Вынырнул, в пять гребков одолел узкую протоку, вернулся на середину.

На берегу стоял гридень Воробей, смотрел внимательно за князем, готовый в любой миг броситься на помощь, если понадобится.

Сарашата позвали Хозяина: что-то у них не ладилось с коптильней. Старик ушёл, ворча.

Дмитрий лежал на спине, едва шевеля руками. Было легко, как в детстве: чистое небо (чёрный крестик орла Димка старался не видеть), тихая река, пустая до звона голова. Ни грозных монголов, ни списка закупок для ремонта городской стены. Только вкусные запахи с берега да дробь дятла в ближнем сосняке. Будто на выезде дедушкиной университетской компании на Ладогу, под Петербургом. Хорошо…

Сильный всплеск вернул к настоящему, заставил биться сердце. Дмитрий открыл глаза: чёрный орёл падал вниз, обречённо сложив крылья.

Поднял голову: гридень лежал в прибрежной воде, из спины торчала оперённая стрела.

И – тихо. Только тишина эта перестала быть безопасной.

Нырнул беззвучно. Плыл, пока ноги не нащупали глинистое дно. Пошёл к берегу, напряжённо вслушиваясь в шелест камышей. Наклонился над телом дружинника, потрогал древко. Глубоко стрела вошла, в самое сердце.

Уловил боковым зрение какое-то движение, распрямился – и захрипел.

Шею обожгла колючая петля аркана, затянулась так, что померк свет.

Август 1227 г., Тангутское царство

Вошла в шатёр, не глядя на согнутые спины свиты. Села на богатый трон, украшенный цзинскими мастерами – весь в золочёных драконах, с боковыми столбиками в виде замерших перед прыжком львов. Слишком просторно на сиденье одной: трон предназначался для двоих, великого хана и его старшей жены. Одиноко на таком…

К этим глазам, подобным звёздам, стремился вернуться Тэмуджин из походов. Запах этих волос мечтал вдохнуть, замерзая в зимней степи. И возвращался. И вдыхал…

Четырёх сыновей породили эти бёдра. Уже не заструится горячая кровь по жилам, не забьётся сердце, не наполнится тихой нежностью и благодарностью за полвека любви.

Ушёл. Опять ушёл в дальний поход, даже не обернувшись в седле. И не вернётся больше: будет ждать у огня в небесной юрте, согревая для неё ложе. Как она когда-то согревала, прислушиваясь: не зазвучат ли копыта его коня в ночи?

Жди меня, Тэмуджин. Я скоро приду. Только управлюсь с делами здесь, чтобы оставить в порядке тобой построенный дом. Жди меня, свою маленькую Бортэ – цэцэг, свой цветок…

Всё так же глядя поверх голов, сказала твёрдо:

– Никто не должен знать о случившемся, пока мы не возьмём Чжунсин и не приведём тангутов к покорности. Кто посмеет говорить о смерти хана за стенами этого шатра – лишится языка вместе с головой. Нукеры, вы слышите меня? Пусть ваши мечи не знают пощады к болтунам.

Три мрачных воина в чёрных латах, темник хишигтэна и его начальники дневной и ночной стражи, кивнули и приложили ладони к сердцу в знак готовности исполнить приказ.

– Дальше. Хишигтэну поручаю я похоронить тело Чингисхана так, чтобы ни люди, ни звери, ни звёзды небесные не знали о месте могилы. Как это исполнить, вам известно.

Подозвала младшего сына:

– Толуй, отныне ты – блюститель отцовского трона, имеющий власть над войском и всей страной. И будешь им, пока великий курултай не изберёт нового владыку. Завтра же отправь гонцов во все концы, чтобы созвать братьев твоих и племянников, всех нойонов и военачальников. Всех, кому Великая Яса даёт право голосовать.

Толуй поклонился:

– Я сделаю всё, как сказано тобой и как заповедано отцом, госпожа.

– На рассвете служители Тенгри проведут необходимый ритуал, и ты сядешь на этот трон. А если курултай так решит, то и останешься на нём.

Толуй вновь склонил голову, пряча довольную улыбку.

– Идите и займитесь делом. Я всё сказала. Субэдэй, останься.

Дождалась, когда все вышли. Служанки поднесли горячий чай, забелённый молоком и сдобренный бараньим жиром. Темник отхлёбывал маленькими глотками и слушал:

– Ты скакал рядом с Тэмуджином половину его жизни, тебе доверяю я больше других. Долго ещё продлится осада?