Из меди и перьев - Элииса Страница 73

– Сделай ко мне хоть один шаг, и ты поймешь, чему стоить верить, а чему нет.

Магнус примирительно поднял ладони вверх.

– Остынь, остынь, я понял, что ты не в духе. Я же сказал, я просто хочу с тобой повидаться. Я скучаю по нашей дружбе, Сольвег. И надеюсь, что скучаешь и ты.

Сольвег инстинктивно положила руку на живот и поблагодарила небеса за то, что тот не в курсе, что у нее будет ребенок. Скучала ли она? За эти дни происходило слишком многое, чтобы она еще успевала думать о старом любовнике.

– Это не мой дом, Магнус, и я не могу позволить тебе задержаться. Уходи.

Магнус только усмехнулся, коснулся ее локона возле щеки и подошел к столу. Его руки взяли чайник, который прислала к ней в комнату Руза. Чашки она принесла тоже две, на случай если Микаэль или Каталина захотят разделить с ней вечерний чай. Магнус осторожно налил чашку ей и себе.

– Я не пришел с тобой ссориться, дорогая, – он протянул ей чашку, от которой клубами поднимался пар. – Ты выгнала меня тогда, так порывисто, так зло и обиженно. Неужели ты не жалеешь об этом? Ты была так напугана, на тебя напали, бедная девочка. Ты никогда не любила врачей и не подпустила бы к себе мастера Талмана, если б не было чего-то серьезного… – его лицо помрачнело. – Эта тварь на тебя напала, изранила спину… Я вобью ей тесак так глубоко, прямо в глотку, когда найду. Так и знай. Я отомщу за тебя. Выпей. И давай посудачим. Ведь не может все кончиться так между нами.

«Ничего не будет от одной чашки чая, – подумала Сольвег. – Не поднимать же шум». Она приняла у него чашку из рук и сделала глоток. Этот чай не походил на тот, который заваривала им утром госпожа Руза. Этот был терпкий, со странной горчинкой, будто там была горсть сушеной полыни. Она сделала еще один глоток и еще, и постепенно горький привкус исчез. Она пожала плечами. Видно, плохо размешалось, решила она. Заесть бы ложкой меда, чтобы отбить горечь, да где его взять. Магнус внимательно следил за ней.

– Отчего ты не пьешь?

Тот посмотрел на нее растерянным взглядом и пригубил свою чашку. Медленно и неаккуратно, капая себе на подбородок, он допил и отставил ее на место. Она нервно звякнула о фарфоровое блюдечко. Магнус поднял на нее глаза и уставился, будто увидел ее впервые в жизни. Он не отводил взгляда от ее лица, и Сольвег стало неуютно.

– Что тебе нужно? – с опаской спросила она. – Магнус? Эй, Магнус?..

Она подняла руку, чтобы помахать у него перед носом и привлечь внимание, но он схватил ее за запястье, притянул резко к себе и прижался к ее губам. Ее возмущенный вопль оказался приглушенным и тихим. Она уперлась руками в его грудь и оттолкнула его. Две пощечины обрушились на него одна за другой, по обеим щекам. Острым выступом кольца она вдобавок задела губу и на ней выступило немного крови.

Магнус отодвинулся от нее и поднес руку к разбитой губе. Лицо его было совершенно спокойным, но его била дрожь.

– Ну надо же, как занятно все получилось, – проговорил он, с любопытством поглядывая на Сольвег. – Не такого я ждал.

«У него в мозгу помутилось или он серьезно не понимает?»

Сольвег смотрела на него с удивлением, потирая ушибленную ладонь.

– На что ты надеялся, глупец? Что я, как прежде, уступлю тебе? Я ненавижу тебя.

– На что? На то, что ты передумала. На то, что в тот раз ты выгнала меня сгоряча. На то, что наконец-то ты образумилась – ведь признай, Сольвег, мы оба мерзавцы. Мы созданы друг для друга, и только я могу принести тебе счастье, как и ты мне. Признай, ты ведь тоскуешь по мне. Ты всегда говорила мне, что не любишь меня, но я не верю, что ты ни разу не думала о том, чтобы остаться со мной, провести со мной годы, быть может… быть может, однажды стать семьей. Признайся, Сольвег.

Сольвег аж затошнило от страха и неприязни. Семья. Какое чудесное словечко. Уж она позаботится о том, чтобы ее ребенок никогда в жизни не услышал даже имени своего отца.

– Мне не в чем тебе признаваться, – устало проговорила она, села на стул и выдернула пару булавок из корсажа, которые больно кололи нежную кожу. Магнус сел рядом. Лицо его походило на маску, но в глазах не было ни злости, ни обиды. Сольвег вздохнула. Кроме всего прочего он был ее единственным другом последние годы. Тот прежний Магнус, ехидный, наглый, верный, опасный, всегда веселящий ее скабрезными шуточками, пожалуй, заслуживал чуть больше, чем просто палец, указывающий на дверь. Она вздохнула и грустно посмотрела на бывшего друга и отца ее нынешнего ребенка.

– Я ведь тебя не люблю.

Тот пожал плечами.

– Ты говорила мне это каждый день, что мы были вместе, однако всегда была моей. Что же изменилось?

Да почем она знает, что изменилось. Просто одним днем она проснулась в постели, а желание свободы взяло ее цепкой хваткой за горло. В один момент его любовь стала ей и скучной, и постылой, а страх, что она не сбежит, подстегивал ее, как всадник коня на широкой дороге. О женихе она тоже говорить не хотела.

– Я изменилась, Магнус. Мне надоело воевать против всего мира. Я хочу в конце концов иметь свой дом, свою цель, свое дело. Это глупо, но я хочу просыпаться от запаха свежего хлеба на столе, а не в твоих руках.

– Помнится, тебе это нравилось.

Да, нравилось. И нравилось, как он расчесывал ей волосы рано утром, а они, точно шелк, переливались на рассветном солнце. А еще нравилось приходить к нему в лавку и рассматривать склянки с мудреными названиями. Он смеялся над ее невежеством, а она была отчего-то не против.

– Выпей еще, – Магнус протянул ей новую чашку. – Я же вижу, что этот разговор для тебя непростой.

Сольвег приняла у него чашку и снова сделала глоток. Язык вновь обожгло горечью, и она отставила ее, недовольно морщась.

– Я поцеловал тебя, а ты меня оттолкнула, – на губах аптекаря была кривая усмешка. – Я не дурак, Сольвег, я вижу, что я тебе не нужен. Может, позволишь мне остаться в твоем сердце хоть в качестве старого друга? Слишком многое нас связало.

– Друга? И что бы ты хотел в качестве друга?

– Изредка видеть тебя. Говорить с тобой. Помогать. Кто поможет тебе, Сольвег? Ниле? Для него ты никто и никто не знает, каким долгим будет его гостеприимство. Очнись, дорогая, ты нынче бездомная нищенка.

– Так позволь бездомной нищенке начать все сначала, – она была грустна и спокойна. – И без тебя.

– Поцелуй меня сперва сама и скажи, что не любишь.

Она говорила это тысячу раз.

Она коснулась холодными губами его щеки и тихо проронила:

– Я не люблю тебя.

– Не так.

Что ж.

Она прильнула к его губам так крепко, так надолго, что, казалось, у нее закружится голова. Но не было дрожи от этого поцелуя. Только плакать хотелось.

– Я не люблю тебя.

– Вот, теперь все как прежде, – он улыбнулся. – Я уйду, как ты и просишь. Теперь ты обо мне больше не услышишь. Если встретимся с тобой на шумной улице – я не сдвинусь с места к тебе. Не сдвинусь.