Из меди и перьев - Элииса Страница 74

«Ты сама это сделаешь», – еле расслышала она, но бормотание аптекаря ей уже надоело.

– Уходи, Магнус, – спокойно проговорила она, к своему удивлению, чувствуя мелкую досаду и грусть. – Может, судьба и устроит нам еще одну встречу, но я так думаю, что будет она не скоро.

«Очень нескоро. Так нескоро, чтобы тебе и в голову не пришло, что ребенок твой.» Она представила на миг их встречу лет через двадцать. У нее будет высокая прическа с ворохом стальных шпилек, поскольку на привычные серебряные денег не будет. Платье цвета тусклого малахита, может быть темная вуаль на лице. А у него в волосах уже будет порядком седины, но глаза будут, как прежде, молодыми. Они встретятся на людной улице и вместе выпьют по стакану пряной лимонной воды в одном из трактиров на площади. Он будет веселым, назойливым и остроумным, как в первый день их встречи, и ни словом не обмолвится ни о какой любви. Вот так она согласна встретиться. Так и никак иначе.

Магнус подошел к ней и почтительно поднес ее руку к губам. Они были холодные и бесчувственные, что полностью ее устраивало.

– Тогда до новой встречи, Сольвег Альбре, – с натянутой улыбкой проговорил аптекарь; он заправил выбившийся локон ей за ушко. – Она будет скорее, чем ты в это веришь.

– Не думаю, Магнус, – она примирительно погладила его по ладони и развернулась к окну. – Иди. Я ведь знаю, что ты забрался по водосточному желобу.

Он все еще мялся около подоконника. Окинул ее напоследок пристальным взглядом.

– Красивое платье. Тебе всегда шло голубое. Есть повод?

– Бал. Последний в моей жизни.

Он хмыкнул.

– Может, и не последний. Знаешь, всегда мечтал потанцевать с тобой под хрустальными люстрами большого зала. Чтоб много свечей горело. Не судьба видно. Прощай.

Он быстро исчез в окне.

Булавки кололи бока и бедра. Она нетерпеливо стянула незаконченное платье. В голове отчего-то плыло. Она моргнула раз, другой. Все предметы, казалось, размывались в длинную полосу, все огоньки были светящейся рекой. Такого с ней раньше не было. «Ребенок», – подумалось ей, но тошноты не было. Только огни перед глазами, только огни и сонливость, да еще сильная боль в животе. Резкая, острая.

«Пройдет, – подумала Сольвег, опираясь изо всех сил на подоконник. – Все пройдет». Не может она заболеть сейчас, когда они так близки к разгадке. «Я отдохну. Однажды я проснусь, как сегодня. В мягкой постели. И постель будет моя. И дом мой. И я своя собственная. А до того лишь рукой дотянуться. Потерпеть только. Как и всегда.»

Дверь его лавки была заперта на два замка, он так и оставлял ее. В последние недели он решил обезопасить себя от незваных гостей. По городу давно уже поплыли шепотки про нападения и на главной площади, и у бедных, и у богатых, растерзанные тела находили в сточных канавах либо они так и оставались лежать на месте убийств. Все знали, что жертвы никак не связаны. Все знали, что в городе завелся зверь, которому дела нет ни до сословия, ни до богатства. Неясно было горожанам, отчего не достает лишь сердец и отчего собаки бегут от трупа подальше. Магнус на то ответ знал, но, когда заходил разговор за игрой в кости или когда в лавку приходили разговорчивые больные, помалкивал. Он знал правду и хранил арбалет с тяжелыми черными стрелами на стене под лестницей. Скоро, совсем скоро ему придется этим воспользоваться, у него давно уже руки чесались. Он представлял долгими сумерками, как нажимает на курок и вгоняет в красивое чудище одну стрелу за другой. Не в сердце, конечно, и даже не в голову, не в живот. Ему не нужно, чтобы оно умерло вот так, просто. В ногу самое то. Затем связать крепкой веревкой, а там уже добыть и кровь, и слезы, и загадать то единственное, что ему нужно. Убить он успеет всегда.

Магнус наконец отпер свою лавку и тихим шагом вошел в густой полумрак. Ни одна половица не скрипнула. Он зашел за прилавок, отпер крохотным ключом неприметный ящик и выгреб все до последней монеты на стол. Куча получилась немалая. Кривая ухмылка перекосила лицо. Смешно, что жалкий аптекарь сейчас богаче знатной дворянки. Этого им с Сольвег хватит и на корабль до Измара, и на первые месяцы там. Он любовно поглаживал пальцами серебро, золото, медь и представлял, на что будет тратить каждую монетку. Вот этот серебряный кругляшок пойдет ей на гребень. На красивый, из белой кости. У Сольвег такие прекрасные волосы, он так любил зарываться в эту темную копну кудрей и вдыхать их аромат по ночам. Вот эти два золотых пойдут ей на платье. Светло-зеленое, с множеством пуговичек из перламутра и вышивкой. Она приколет себе на грудь цветы и будет, держа его за руку, смотреть с причала, как торговые корабли на всех парусах выходят в море. Он сгреб деньги в одну кучу и смахнул их в мешочек из жесткой и грубой ткани. Пусть лежат здесь, скоро они ему понадобятся. На душе было светло и радостно, он провел пальцем по столу и начал напевать себе под нос. Глупая песня про слугу королевы, за такую из приличных трактиров выгоняют, а в других подпевают во всю луженную глотку. Магнус лично ничего не имел против королевы, что сидела в Руаде, но вот про первого министра ходило шепотков побольше, чем про кого бы то ни было. Впрочем, другой песни Магнус не знал. Хорошо, что он сходил к той старухе в лагерь. Он погладил черные арбалетные стрелы. Если сирина он не убьет, то хоть травы ее помогут.

Он достал из кармана пузырек из мутного стекла. На дне был буроватый осадок, жидкость была зеленой. Кисло-горький запах шел даже через пробку, странно, что Сольвег не заметила. Тут была и рута, и полынь, зверобой, папоротник и еще сотня ягод и трав, о которых не слышал даже он, аптекарь. Бабка постаралась, он даже не жалел, что выложил перед ней за это зелье целую золотую монету. Травницы из Горных домов считаются лучшими в королевстве, лучше них разве что старые шаманы Измара, что живут далеко в горах. Подлить немного в чай Сольвег было так просто. Сонной, усталой девушке было совершенно не до того. Она и не заметила поди, как зелье растекается по ее венам и по нервам в мозгу. Тогда он поспешил и поцеловал ее сразу. Старуха говорила, что надо ждать несколько дней для приворотного зелья, но он не сдержался и получил по щеке.

«Она моя, – как пьяный, шептал аптекарь, чувствуя, как буйное счастье овладевает им. – Теперь моя. И скоро ко мне явится. Скормить только весь пузырек ей, как малому ребенку. А с желанием сирина мы будем жить в тишине и достатке.» Старуха что-то бормотала еще, но он, признаться, ее не слушал.

Сегодня вечером он не хотел сидеть дома и мешать порошки от изжоги для знатных толстяков. Он накинул на плечи плащ, нацепил изрядно потрепанную шляпу и вышел в июльские сумерки. Пропустить перед сном пару кружечек эля – дело благое. Ему есть что сегодня отпраздновать. Дорога до трактира была не долгая, а с радостным сердцем каждый путь легок. Он открыл тяжелую дверь и прошел на привычное место в углу. Там еще горело три крупных свечных огарка, капая воском на стол.

– Зажарь-ка мне целую курицу, дорогая, – он остановил за руку проходившую мимо служанку. – Да кружку твоего лучшего эля. И не мешкай.