Закогтить феникса - Мстислава Черная Страница 8

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пара талисманов, и у меня получается ледяной спуск. Мороз, будто испугавшись, отступает. Правильно, мороз на вершине неестественный, его как аромат, источают снежные лотосы. Через день или два они захватят отобранный у них склон, но сейчас я расчистила себе место.

Я пересчитываю оставшиеся талисмыны. Слишком быстро я их расходую, а ведь я только до вершины дошла, но ещё шестью я креплю к спуску верёвку. Меньше —  никак. Экономя время, каждое мгновение на счету, ведь долго верёвка не продержится, я по петелькам-ступенькам спускаюсь, пока с обеих сторон достаточно близко к ледяному “языку” не оказываются цветы.

У меня четыре пиалы.

Я, чтобы освободить руки, вцепляюсь в петлю зубами. Для равновесия. Главный упор только на ноги.

В каждой руке по пиале. Та, что побольше, из-под риса, будет лопаткой, а та, что поменьше, из-под воды —  горшком.

Я подкапываю первый цветок. Пальцы неосторожно задевают снег. Ар-р-р. Очень больно. Всего лишь защепила пропитанный испарениями снег, но этого достаточно, чтобы подушечки пальцев перестали ощущаться. Но я удерживаю добычу и отправляю в корзинку. Ещё два лотоса я добываю аккуратнее, получается приятно легко.

Остаётся пиала-лопатка. И мне надо либо поумерить жадность и выбираться, либо попытаться справиться с четвёртым лотосом одной рукой.

Какой сложный выбор, р-р-р.

Цветок соблазнительно покачивается на тончайшем стебле. Я перехватываю пиалу пострадавшей рукой. Чувствительность потеряна, пальцев, фактически, нет, только большой в основании чуть-чуть двигается, им я кромку и зажимаю. Здоровую руку… жалко.

Из-под листа выглядывает плоская голова, высовывается раздвоенный язык.

—  Х-р-ш, —  полоз, только гораздо крупнее предыдущих. Те, испугавшись воды, расползлись и попрятались, а этот остался в снегу на ладонь от участка, “убитого” водой.

Распахивается пасть с двумя изогнутыми клыками. Бриллиантами сверкают капельки яда, и по цене они дороже любых бриллиантов. Мне почти физически больно от того, что я делаю —  ломаю один из последних водных талисманов. Змея с места прыгает в атаку, как умеют только змеи. Вода не успевает замёрзнуть, змея падает мне на локоть, повисает бесполезным шнурком —  перепад температур сделал своё дело, уничтожил не только змею и ближайшие лотосы, но и драгоценный яд. Шкурка расползается на глазах, и я стряхиваю бесполезные ошмётки.

Я выжила.

Победа над змеёй стоила мне потери четвёртого цветка и пиалы.

А ещё я болтаюсь на верёвке непозволительно долго. Поднявшись на две петельки, я трачу талисман, чтобы обновить скрепление льда и моей весьма ненадёжной страховки. Если наверху отцепится —  я хоть не упаду в лотосы, а зависну на стенке каменной чаши. Мне ведь даже призраком не стать…

Перевалившись через бортик, я чувствую облегчение, какого не ощущала, когда выбралась из разлива вулканической лавы. Тогда у меня всё-таки была защита…

Жадность —  зло.

Я даю себе благовонную палочку на отдых и поднимаюсь. На вершине дела закончены. Полоза бы добыть, но пока что ледяные змеи мне, увы, не по зубам. А значит, пора спускаться и грабить старого отшельника.

К моему возвращению Вей-эр “доедает” последний талисман.

—  Учитель! —  радостно приветствует он меня, бесцеремонно заглядывает в неприкрытую корзинку. —  Три лотоса…?

—  Ты ожидал, что я соберу целый стог?

Я бы с удовольствием. Но возможности у меня не те.

—  Не-ет, —  чуть растерянно отвечает мальчишка, явно стесняясь признаться, что ожидал от меня большего. Ученик мне достался не слишком сообразительный, зато старательный. Ци талисманов он поглотил, не потеряв и капли.

Ему заметно лучше, однако радоваться рано, Вей-эра ещё кормить и кормить.

Вот мы забавная пара, учитель и ученик —  два калеки.

—  Идём, Вей-эр.

Совершенствующиеся позаботились об удобном спуске до горного плато, ползти по скальному ребру не пришлось. Думаю, и дальше дорога удобная. Пологие выступы просматриваются до широченного излома, полностью перекрывающего обзор.

Вниз я обязательно отправлюсь, но сперва загляну в курятник.

—  Учитель, ваше выражение лица…

—  Где все? —  перебиваю я, имея в виду монахов.

—  У алтаря, учитель.

Точно! Солнце за хребтами не видно, плато на восточной стороне. Судя по сгущающимся сумеркам, заходит или вот-вот зайдёт. На закате монахи традиционно воскуривают благовония, и старый отшельник должен быть с ними.

Как удачно…

Я открыто пересекаю плато и при этом остаюсь никем не замеченной. Дверь в хижину старика не то что не заперта, на ней замка нет и никогда не было,  я вхожу беспрепятственно.

Крошечный приёмный зал точь-в-точь как в моих воспоминаниях: всюду не первой свежести циновки, стены украшают пергаменты с его каллиграфией. По центру чайный столик, несколько кресел и стульев выставлены вдоль стен. Мне сидеть в присутствии старших не полагалось, а вот монахи и затворница изредка делили с отшельником один стол. Его кресло самое роскошное, единственное с высокой резной спинкой, неизменно у дальней стены. Почти что трон.

Вей-эр просачивается следом. Выражение лица у мальчика обеспокоенное, но причины его тревог меня сейчас не интересуют. Наверное, в отсутствие хозяина ощущает себя неловко.

В личной комнате мне бывать, естественно, не доводилось, но сейчас я это исправлю.

—  Недурственно, —  цыкаю я, осматриваясь.

Пространство разделено старенькими ширмами. За одной прячется кровать, за другой —  бочка и купальные принадлежности.

Я распахиваю сундуки, ворошу содержимое. Ларчик попадается интересный… с письмами.

—  Учитель, что вы делаете?!

О, проснулся. А я уж посчитала, что совсем онемел от переизбытка впечатлений.

—  Роюсь в чужих вещах. Разве ты не видишь, Вей-эр?

Мальчик замолкает.

Письма из секты Семи ветров я пролистываю, написаны как по одному черновику —  пафосные пожелания успехов на пути совершенствования и в конце короткий хозяйственный список. Количество риса, доставленного год назад, мне абсолютно безразлично, и я отбрасываю пустые бумажки.