Фальшивые зеркала - Сергей Лукьяненко Страница 8

Дальше…

2017 Дверь заперта.

Это ещё ничего не значит, совсем ничего. Оплата была на пятьлет вперёд, но по ломаной кредитке. В любой момент могло открыться, что за этукомнату гостиница получает плату со своего же счёта.

Номер могли отдать другому посетителю виртуальности. А моглисообщить в полицию — и тогда стоит лишь открыть дверь, чтобы влипнуть в засаду.

Я мысленно повторяю всё это, а руки заняты чем-то своим.Ощупывают дверь, сдвигают заслонку замка, касаются клавиш.

Двенадцать цифр, составляющих код, — да я их уже и не помню…наяву… А пальцы — помнят. Я ещё медлю мгновение, прежде чем нажать ввод.

Замок щёлкает, открываясь.

Комната почти такая же, как в моём постоянном номере. Толькокартина на стене нарушает однообразно-дешёвый уют. Это не стандартнаярепродукция старых мастеров, которые так любят лепить на стены в глубине. НеАйвазовский, не Шишкин, не Дали.

Стою на пороге, пытаясь овладеть собой. А где-то в грудистучит холодный метроном.

Засада — или всё в порядке?

Полицейский участок — напротив гостиницы. Минута, две, никакне больше.

В коридоре по-прежнему тихо и пустынно. Стражей порядка нет.Ломаный вход выстоял почти два года. Надо же… Хорошо Маньяк поработал.

Надо просто войти.

И вдруг я понимаю, что не могу, не в силах этого сделать.

Войти сюда — всё равно что открыть старый фотоальбом, всёравно что поставить в видеомагнитофон полузабытую кассету. Это — прошлое.Мёртвое. Похороненное, оплаканное, забытое.

Никогда не возвращайся по своим следам. Там ждут лишь тени.

Глубина дарит эту возможность с необычайной лёгкостью.Надёжнее и ярче фото и видео. Прошлое всегда рядом. Только пожелай — оновоскреснет.

Вот только лишь Богу позволено поднимать из могил мертвецов.

Я притворяю дверь, осторожно, бережно, будто боюсь разбудитького-то, спящего в пустом номере. Замок разочарованно щёлкает, закрываясь. Домоего номера — двадцать шагов по коридору, но я не могу сделать ни шага.

Глубина-глубина… а пошла ты…

Сняв шлем, я повесил его на крючок, когда-то специальноукреплённый в стене. Пробормотал:

— Машина, выход.

Так, надо переодеться… встречать гостей в виртуальномкомбинезоне, больше всего напоминающем одеяние сумасшедшего профессора изголливудского фильма, — невежливо. Раздевшись до трусов, я сложил комбинезонпоаккуратнее, пристроил на подоконнике рядом с компьютерным столом. Глянул —стол в гостиной был уже накрыт. Прислушался — на кухне тихо. Позвал:

— Вика?

— Я в спальне… Ты уже?

Проигнорировав нарочитое удивление в её голосе, я зашёл вспальню. Вика переодевалась.

— Застегни…

Я помог ей застегнуть молнию на платье. Вика и впрямьприхорошилась. Даже волосы уложила.

— Долго я там был? — тихонько спросил я. Зарылся лицом в еёволосы. Вика дёрнула плечами.

— Нет, не очень. Минут сорок.

— Извини. Мне показалось, что от силы четверть часа.

— Ничего, я тебя ждала позже.

Я продолжал стоять, держа руки на её плечах.

Когда между нами всё сломалось? Когда превратилось в прошлое— куда можно заглянуть, но нельзя вернуться?

Не знаю. Не могу понять. Не заметил — оттуда, из глубины…

Самое обидное, что ведь внешне ничего не изменилось. Ни прилюдях, ни между нами наедине. Мы не ссоримся, не бьём посуду, не ругаемся поповоду денег, семейных обязанностей, алкоголя, приезда Викиной мамы или приходамоих друзей.

Всё прекрасно. Девяносто процентов семей нам могутпозавидовать.

И невозможно назвать словами то, что исчезло.

— Хочешь что-то сказать? — не оборачиваясь, спросила Вика.

Я помолчал секунду:

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя очень люблю. Как ты думаешь, мне надетьсерёжки?

— Надень… — Я даже не могу понять, чего больше в этой фразе— ухода от моих пустых и ненужных слов, или ответного знака… пару серёжек сжёлтыми топазами я подарил ей перед свадьбой.

— А пойдёт к синему?

— Мне кажется, да.

— Ладно… ты надень серые джинсы и клетчатую рубашку, ту, чтомоя мама подарила. Тебе очень идёт.

Вика выскользнула из моих ладоней легко и непринуждённо. Ещёсекунду я обнимал воздух, потом открыл шкаф. Джинсы были совсем новые, я зубамиперекусил пластиковую нитку с этикеткой.

— А ножницы ещё не придумали? — укоризненно спросила Вика.

— Нет. Для лентяев ножи и ножницы всегда дальше, чемсобственные зубы.

В прихожей тренькнул звонок.

— Давай быстрее, я открою. — Вика бросилась из спальни,обронив на ходу: — И носки смени, не забудь…

— И вымой уши… — прошептал я, втискиваясь в слишком тугие,не разношенные джинсы. Где эта чёртова рубашка? Мне она не нравится, но ненадеть её — обидеть тёщу, а значит, обидеть Вику, значит…

Любой поступок, безразлично, чем он был вызван, тянет засобой целую цепочку следствий. А вот каких зависит совсем не от самогопоступка, только от отношения к тебе.

— Андрей, спасибо… — донеслось из прихожей. Я застегнулрубашку. Воротничок жал, но, может быть, она и впрямь мне идёт.

Ответная реплика Андрея Недосилова была едва слышна. Онвсегда говорил негромко и мягко.

— Не заблудился? — спросила Вика. Андрей к нам приехалпервый раз.

— Это я заблудился… — прошептал я. — В самом себе.

— Лёня!

— Иду! — Я заправил рубашку и вышел в коридор.

Когда-то Андрей Недосилов был мне очень симпатичен. Онпсихолог, коллега Вики, занимается исследованиями глубины и всех феноменов,связанных с ней. Сейчас… сейчас даже не знаю.

— Леонид, добрый вечер. — Андрей здоровался так, будто мы сним расстались пару часов назад, а не год назад на Московском вокзале в Питере,когда мы уезжали. В одной руке он держал укутанную в целлофан розу, в другой —бутылочку какого-то ликёра.

— Не заблудился? — повторил я вопрос Вики.

— Всё в порядке. У вас очень хорошо. — Он одобрительно обвёлвзглядом прихожую. — Чувствуется семейный уют и теплота.