Право быть - Вероника Иванова Страница 84

Я люблю. Я всё-таки получил драгоценный дар, хотя не надеялся и не мечтал. Наверное, им стоит гордиться, ведь моим предшественникам повезло куда меньше. Шеррит, мне страшно дотрагиваться до тебя, страшно даже протянуть руку навстречу, но ты существуешь, и это самое большое чудо мира! Ты есть. Ты думаешь обо мне, пусть с ненавистью или сожалением, но думаешь, я чувствую. Может быть, моя смерть избавит тебя от боли. А может быть, принесёт новую, если ты всё же хотела... Если всё же верила.

Наверное, именно такое состояние называется счастьем, когда вдруг осознаешь всё, чего достиг и добился, оцениваешь свои заслуги, гордишься собой, но, самое главное, понимаешь, что легко отпустишь всю выловленную рыбу обратно в прозрачные струи реки времени. Ведь ты — не единственный рыболов мира, а значит, кому-то другому тоже нужно испытать...

Нужно почувствовать...

Вершину. Горный пик, вознёсшийся туда, где все цвета сливаются воедино. Высоту. После неё может быть только спуск или падение, но, пока я здесь, хочется раскрыть объятия всему миру. Хочется потянуться, распахнуть грудь настежь, хочется...

— Делай то, зачем тебя позвали. Но только каплю, слышишь?

Кто это сказал? Вернее, кто с неимоверным трудом выдохнул эти слова в моховой ковёр? Вон то белое пятно? Ворох причудливо сложенной ткани?

Что-то коснулось моего тела. Вскарабкалось по руке на плечо. Мягкая шёрстка нежно щекотнула шею. Учащённое дыхание толкнулось в ухо. Милый зверёк... Только кусачий. Но это не страшно, пусть укусит, может быть, так он выражает своё удовольствие, ведь кошки, когда их гладишь, выпускают когти на полную длину, блаженно впиваясь в колени, на которых лежат...

— Нямненько!

Прямо в ухо, и сколько радости... Нет, не радости. Чего-то другого. Чего-то неприятного и, может быть, даже... Опасного?

— Вкусненько!

Зверёк делает круг по моим плечам, коготками царапая кожу даже под рубашкой, и я на мгновение встречаюсь с ним взглядом. Пушистая мордочка, расплывшаяся в довольной улыбке. Или, вернее будет сказать, оскале? Желтовато-белые, полупрозрачные, как янтарь, клыки. Пахнет солью. Ну да, верно, древнюю смолу всегда находят на берегу моря.

Ещё одна янтарная вспышка, но чуть повыше и намного ярче. Глаза? Точно, глаза. А в них... Обещание вечного блаженного покоя и неги. Настолько искреннее обещание, что...

Нет уж, второго такого раза мне не надо. А ну, пошёл прочь со своими посулами!

Мордочка исчезает из виду, клык, метящий мне в шею, добирается до кожи, чтобы...

— Айййййй!

— Что за крики?

— Мои зубики... Мои чудесные зубики...

— Да что стряслось?

— Они слома-а-ались!

Хнычущий зверёк кубарем скатывается с меня и вдох спустя уже сворачивается клубком на плечах эльфа, зарываясь мордочкой в собственную шерсть. Женщина, пошатываясь, поднимается со мха, усыпанного сосновой хвоей, и впервые за вcё время нашего знакомства я с каким-то странным удовлетворением отмечаю, что одежды моей тюремщицы потеряли девственную белизну, покрывшись у подола узором из высохших иголок.

— Я предупреждала, чтобы ты не переусердствовал.

Га-ар обиженно хрюкнул, продолжая баюкать нежданные увечья, но до его бед не было дела никому из находящихся на поляне.

— Каков результат?

В ответ раздалось лишь невнятное и недовольное бормотание.

— Только не хнычь, что одной капли тебе было недостаточно, иначе расскажу всем и вся, что ты растратил своё мастерство, и более никто и никогда не позовёт тебя, чтобы...

Разочарованная мордочка приподнялась над нервно подрагивающим хвостом и пробурчала:

— Хватит пугать. Пуганые мы.

Впрочем, попытка огрызнуться привела только к большей холодности в голосе, задающем вопрос:

— Итак?

Зверёк всё же выдержал паузу, чтобы позлить свою нанимательницу. А может быть, ноющая боль от сломанных зубов и в самом деле была слишком ощутима, чтобы не обращать на неё внимания.

— У него вкусная кровь.

— И это всё? — нетерпеливо переспросила женщина.

— И он...

То, что хорошо в первый раз, необязательно окажется успешным во второй, но га-ар, обижающийся сейчас на весь мир, не отказался от намерения продлить мучительное ожидание ответа. Моя тюремщица правильно поняла наивную цель зверька, повернулась и щёлкнула пальцами в сторону Борга:

— Следуй за мной.

— Ты не хочешь узнать итог? — всполошился кровосос.

— Уже нет. Благодаря твоим капризам.

Она сделала шаг, второй, третий, великан повторил её движения, потащив меня за собой. И лишь когда мы были уже на самом краю поляны, нас догнал отчаянный возглас:

— Он человек! Но не твоей крови!

Женщина вздрогнула, словно запнувшись о сосновые корни, в изобилии избороздившие мох, но ничего не ответила, продолжая свой путь.

— Не твоей!

Голос зверька был наполнен страстным желанием отомстить. Хоть по мелочи, хоть пустячно, едва заметно, но причинить боль. Пусть этот камешек сразу вытряхнут из сапога, он всё же успеет намять кожу, а если повезёт, и прорвать её.

— Не твоей!

Злорадное эхо быстро заблудилось среди высоких стволов, и наступила тишина. Даже сухие веточки под ногами молчали, словно опасаясь затрещать и тем самым нарушить скорбный покой. А может быть, просто уже слишком близко, рукой подать было до трепещущего марева, где звуки умирали, едва рождаясь.

Воздух впереди разбился на струи, половина которых поднималась вверх, а половина стекала вниз, словно по невидимой стене. Я знал, что никакого препятствия не было, а вот Борг, увидев границу перехода, замедлил шаг, хотя и с большим трудом.

— Что это такое?

Разумеется, ответа он не получил, потому что женщину занимали совсем иные мысли, нежели желание поддержать неуместный разговор. Мне же никто не запрещал болтать.

— Ничего особенного, Борги. Своего рода мирораздел.

— Что?!

Фрэлл! Хотел упростить происходящее для понимания, а следовало бы забросать великана высокоумными речами, в которых он бы блаженно запутался. Но теперь менять манеру разговора поздновато, придётся и дальше выражаться попроще.

— Мы же пришли оттуда, помнишь? А сейчас возвращаемся.

— Но там... Там же ничего нет!

А ведь верно. Если с той стороны у границы Нити можно было видеть хотя бы деревья, то с этой смотреть не на что. Белое небо, белый песок, сливающиеся воедино, вот и всё. Полотно, натянутое сверху донизу, ничем не пахнущее и не издающее ни одного звука. Пустота? Да, можно сказать и так.

Покидая пределы чёрно-белой Нити, мы не чувствовали ничего неприятного, ведь наш мир многократно расширялся, обретая цвета, формы, ароматы и всё прочее, непременно сопутствующее жизни, но очень редко замечаемое, потому что неотъемлемо от привычного с детства мира. Да, переход от лаконичности к пышности был немного болезненным, однако та боль принадлежала к разряду приносящих удовольствие. Обратный же путь оказался для одного из нас намного труднее.