Че Гевара. Книга 2. Невесты Чиморте - Карина Шаинян Страница 9

Ложе очередного соблазнительно прозрачного ручья было ярко-рыжим от ржавчины. Юлька на мгновение залюбовалась им и тут же похолодела от дурного предчувствия. Поспешно вытащив компас, она положила его на раскрытую ладонь и перестала дышать. Стрелка лениво провернулась и замерла. У Юльки перехватило дух. Она слегка щелкнула по компасу ногтем…

— Черт! — крикнула она. — Черт, черт, да что ж такое!

От легкого удара стрелка опять повернулась. Девушка потрясла компас — и снова север оказался в совсем другой стороне. Стрелка вертелась и замирала, как придется. Железо! Кругом под ногами — сплошная железная руда, магнитная аномалия. И совершенно неизвестно, сколько Юлька прошла, ориентируясь по взбесившемуся компасу, — ведь она лишь краем глаза посматривала на стрелку, только чтобы убедиться, что не сбилась с пути…

Глубоко вздохнув, Юлька задрала голову. В густых кронах лишь местами мелькали кусочки неба — серого, слоистого и непроницаемого, как синтепон из растерзанного термитами спальника. Еще не веря в то, что окончательно заблудилась, Юлька медленно подошла к ближайшему дереву — и горько рассмеялась, обнаружив, что его ствол оброс мхом равномерно со всех сторон. Она присела на корень и зябко обхватила себя за плечи.

Очень хотелось плакать, но Юлька держалась. Казалось — пока не пролилась первая слеза, беды еще не случилось, все еще понарошку, все можно отменить, как страшный сон, проснуться дома и удивиться такому яркому и подробному кошмару. Пахло сыростью и подгнившими фруктами, щупальца тумана ползли между деревьями, и под влажной пеленой все казалось белесым и мертвым. Кошмар… Морок. Юлька встрепенулась: а вдруг она снова заморочила сама себя? Вдруг это всего лишь бред, навеянный Броненосцем? Она неуверенно дотронулась до фигурки. Мелькнуло смутное опасение — что будет, если погрузиться в галлюцинацию посреди морока? Все равно что заснуть во сне, только еще страшнее.

Внушить бы себе что-нибудь хорошее… Оказаться бы дома, в тепле и безопасности. Ненадолго, просто передохнуть. Погрузиться в иллюзорный, но такой сладкий уют.

(…Юлька машет ладонью, разгоняя дым из бабушкиной трубки, и бросает в кружку с чаем еще один кусочек сахара. Болтает ложечкой, рассеянно вслушиваясь в бормотание телевизора: «…находился президент Боливии Эво Моралес. В районе Чако ведутся поиски, однако пока о судьбе пассажиров и экипажа…» Щелкает пульт, и обломки вертолета сменяются сверкающим в улыбке рядом зубов.

— Как-то глупо вышло, — говорит Юлька бабушке.

— Не морочь себе голову, Жюли, — басит Мария. Юлька грустно кивает и вновь смотрит в телевизор. Камера отъезжает, и на экране появляется мужское лицо, лицо индейца. Ослепительная улыбка исчезает; мужчина смотрит серьезно и тревожно.

— Не морочь себе голову, — говорит он. — Не морочь! — настойчиво повторяет он, и Юльке кажется, что индеец смотрит ей прямо глаза. — Отпусти Броненосца, глупая женщина!

— Что?! — Юлька растерянно смотрит на бабушку, но лицо Марии дрожит и плавится, и в ее чертах проступает что-то индейское.

— Не морочь себе голову, — басит она.

Вскрикнув от неожиданности, Юлька отшатывается, и что-то больно бьет ее по затылку. Она хватается за голову, и с волос в ладони сыплются кусочки коры и мха…)

Пошатываясь от слабости, Юлька поднялась с корня и шагнула к ручью. Ее знобило. Чуть холодило ладонь, которая сжимала Броненосца; в ней еще жило ощущение гладкого прохладного металла. Едва понимая, что делает, Юлька плеснула в горящее лицо водой и выпрямилась, вытираясь рукавом. Из галлюцинации ее, кажется, выкинули. Думать, кто и как это сделал, не хотелось — Юльке было нехорошо.

— Попила чаю, — проговорила она в пустоту.

Она отхлебнула пару глотков из уже опустошенной на две трети бутылки. В голове чуть прояснилось — вдруг стало понятно, что надо идти вниз по ручью: рано или поздно он впадет в речку, та — в реку побольше, а там, глядишь, и жилье какое-нибудь… понятно же, что если здесь и есть деревни, то только вдоль рек.

Не все реки впадают в море. Некоторые вливаются всего лишь в озера; другие теряются в песках пустынь, а третьи — уходят под землю и продолжают свой путь во мраке пещер.

Парапети же впадает в гигантское болото в центре Чако и исчезает там без следа. Параллельно ей многие и многие ручейки, ручьи и речушки текут через покрытую сельвой равнину, чтобы так же, как и большая река, напоить собой трясину и сгинуть.

Вдоль одного из таких ручьев и шла Юлька. Идти было легко — низкие берега были ровными, почти голыми, вылизанными постоянными разливами — ничего серьезного на них вырасти не успевало. А к промокшим кроссовкам Юлька уже привыкла настолько, что перестала обращать внимания на хлюпающую в них воду. Иногда девушка поглядывала на компас, но прибор по-прежнему сходил с ума: стрелка металась, не в силах выбрать одно направление. Оставалось надеяться, что ручей приведет куда-нибудь.

Чем дальше уходила Юлька, тем тревожней ей было. Слой туч становился тоньше, сквозь них уже пробивалось солнце. От быстро подсыхающей земли поднимались струйки пара. Они извивались между деревьями, и казалось, что джунгли стремительно зарастают невиданными белесыми лианами-призраками. Появились бледные тени, но Юльке не пришло в голову определить направление по ним. Последние полчаса ей чудилось, что погоня близко. Лопатки то и дело сводило от ощущения тяжелого и недоброго взгляда в спину. Она несколько раз переходила ручей и примерно с полкилометра прошла прямо по руслу в слабой надежде сбить погоню со следа, но ощущение взгляда не оставляло ее. Страх постепенно заполнял Юльку, и она изо всех сил старалась отключить голову, сосредоточиться на ходьбе. Казалось, стоит остановиться — и ужас охватит ее полностью, паника затопит мозг, и Юлька превратится в визжащее от страха животное. Помимо воли она прислушивалась к тишине сельвы, тишине, наполненной едва слышными, вкрадчивыми, непонятными звуками. Вот зашуршала ветка. Вот упала крупная капля. Вот — свистнула вдали какая-то птица. Юлька напрягала слух до звона в ушах, до галлюцинаций: пару раз ей послышалось хихиканье, мягкое, вкрадчивое, парализующее волю и разум… Юлька замотала головой. Паника подстегивала ее, окатывала, как ледяная вода. Юлька уже почти бежала, не разбирая дороги.

Впереди между деревьями мелькнул просвет, и Юлька счастливо выдохнула. Возможно, там — вырубка, или поле, или поляна, отвоеванная у джунглей под дома. Юлька даже заметила синеватый свет, мерцающий чуть правее — будто забыли выключить лампу дневного освещения. Похоже, Юлька была близка к спасению. Последнее усилие — и она выйдет наконец к людям, причем к людям цивилизованным.

Ручей вдруг превратился в заболоченное озерцо и исчез, впитавшись в густую черную грязь. Еще не веря глазам, Юлька сделала последний шаг, выходя из-под деревьев, и обессиленно застонала. Перед ней лежала болотистая пустошь, поросшая жидким кустарником и купами тростника. Земля на опушке была разворочена, и стоячую воду в рытвинах покрывала ржавая пленка. Из грязи торчали несколько белесых скелетов погибших деревьев. Едва не плача от разочарования, Юлька огляделась, и ужас снова прошелся по затылку мохнатой лапой. То, что она приняла за отсвет лампы, оказалось чем-то совершенно необъяснимым: пятно синеватого света висело прямо в воздухе, дрожа и переливаясь, будто кусок муарового шелка, подсвеченный изнутри. Игра света завораживала, но в нем было нечто настолько нездешнее, что сразу становилось понятно: чем бы ни был этот свет, подходить к нему нельзя. Юлька зря оказалась на этом мертвом болоте; здесь не место человеку. Здесь в игру вступают силы, к которым лучше не приближаться. Даже знать об этом не надо.