Рудная черта - Руслан Мельников Страница 9

…Бернгард мог…

«Вновь выбраться на бережок, с которого тебя спихнула твоя клятая мамаша?» Бережок… спихнула мамаша…

…Знать ЭТО?!

Бернгард не видел, что происходило в ту роковую ночь на Мертвом озере до его появления. И Бернгард не мог видеть, что произошло по ту сторону рудной черты, когда сам он находился по эту.

Однако тевтонский магистр все сказал верно. Так сказал, как Эржебетт поведала-показала Всеволоду через краткое прикосновение. Вот именно! Вот то-то и оно! Через безмолвное прикосновение! Через мысли, чувства, воспоминания. Но – не через слова.

У Бернгарда не было возможности подслушать ЭТО, стоя у двери склепа. Сегодня об ЭТОМ Эржебетт вслух не говорила. И прежде Бернгард не мог ничего у нее выведать. Эржебетт прежде с ним не разговаривала. Эржебетт вообще ни с кем не разговаривала, прикидываясь немой. И в полон… в осиновые тиски, в клетку из серебра и стали, в каменный гроб Эржебетт тоже попала в отсутствие Бернгарда. Магистра в тот момент в замке не было. Магистр был на вылазке. Так когда же он узнал такие подробности? И – главное – как узнал?

– Откуда он знает, воин-чужак?! – выкрикнула Эржебетт то, что уже не на шутку встревожило Всеволода. – Подумай, откуда он мог…

– Молчать! – Бернгард понял наконец, что не уследил за языком. Осознал, что в сердцах сболтнул лишнее. – Молчать, тварь!

Выражение, промелькнувшее на перекошенном лице магистра, выдало несвойственному этому лицу растерянность. И… испуг? Страх? Нет, еще не страх. Еще – нет, но…

Решение возникло интуитивно. Не из разума – из сердца. Рассудок не поспевал анализировать ситуацию и делать выводы. Но особое глубинное, нутряное чутье, что сродни звериному, подсказывало: именно это решение – верное. Нужно, чтобы мимолетный испуг Бернгарда перерос в панику. Тогда можно заставить магистра говорить. И говорить с большей долей вероятности правду.

Вот только что может по-настоящему напугать бесстрашного тевтона? Меча у своего горла он не убоится наверняка. Да и непросто будет приставить к шее Бернгарда обнаженный клинок. Между магистром и Всеволодом – саркофаг. Пока обежишь, пока перепрыгнешь… Бернгард успеет выхватить свое оружие. А уж как он им управляется, Всеволод видел во время ночных штурмов. Как положено сторожному старцу-воеводе – так и управляется. Лучше всех.

А впрочем… Разве свет сошелся клином на горле Бернгарда? Вовсе нет! Всеволод мысленно усмехнулся: он все же знал, чем пронять орденского магистра.

Двойной молнией мелькнули в свете факела мечи обоерукого. Один – в правой руке, второй – в левой. Один клинок нырнул острием в шипастую клетку и уткнулся в горло Эржебетт – над верхним краем осиновых тисков. Лезвие второго легло под подбородок Всеволода.

– Что?! – встрепенулся Бернгард. – Что ты делаешь, русич?

А вот теперь – да, теперь легкий испуг в глазах тевтона рос, ширился, становился страхом. Непонимающим, недоверчивым еще – но настоящим страхом.

– Бернгард, – хрипло обратился к магистру Всеволод. – Предлагаю сделку. Ты отвечаешь на мои вопросы. Я – оставляю тебе кровь, способную закрыть рудную черту. Если нет – и моя кровь, и кровь Эржебетт прольется сейчас. Здесь.

Бернгард прищурился. Видно было: взвешивает шансы. Прикидывает расстояние. Просчитывает возможные действия. Понимает, что даже ему уже не успеть… Ни вырвать, ни выбить оружие из дланей обоерукого противника. Чиркнуть себя по горлу и воткнуть меч в горло Эржебетт – это ведь куда как проще, куда как быстрее. Для этого времени почти не нужно. А когда… если это произойдет, кровь уже не остановить. От излившейся же и запекшейся крови проку не будет. Мертвая руда не несет в себе никакой силы.

Магистр не шевелился. Похоже, магистр все понимал правильно. И Всеволод решил ковать железо, пока горячо.

– Прежде всего, меня интересует, кто убил и испил моих дружинников, охранявших Эржебетт.

Пауза. Небольшая, выжидающая. Но – нет ответа.

– Объясни мне, Бернгард, кто или что порождает столь упорные слухи о замковом упыре?

Еще одна пауза. Тоже – недолгая. И снова – молчание.

– Еще я хочу знать…

А вот тут его перебили. Невежливо. Спокойно. Уверенно. Внешне – уверенно.

– Убери мечи и не грози понапрасну, русич, – процедил тевтон. – Ты все равно не сделаешь того, о чем говоришь. Ты не обречешь свое обиталище на верную смерть.

Да – не сделает. Да – не обречет. И все же Бернгард никогда не будет уверен в этом полностью.

– Человек непредсказуем. – Всеволод напоминал магистру его же слова. – В особенности, человек, прознавший о своей исключительности. Такой человек, как ты сам говорил, Бернгард, может предпочесть жизнь ценой гибели всего прочего мира. А уж перед ликом неизбежной всеобъемлющей смерти – он и вовсе не станет задумываться о судьбе покидаемых навеки бренных земных пределов. В конце концов, что мне обиталище, которому я, вернее, и не я даже, а моя кровь потребна только для латания дыр между мирами? Что ждет меня в этом мире? И чего мне ждать от него? В лучшем случае – нового Набега, для предотвращения которого вновь понадобится жертвенная кровь потомка Изначальных.

Знаешь, Бернгард. Эржебетт ведь тоже кое на что открыла мне глаза. Таких, как я, специально оберегают от любви и излишней привязанности к кому бы то ни было, дабы ничего не отвлекало нас от великой цели. Но подобная забота может дать и обратный эффект. Если однажды вдруг разувериваешься в честности старцев-воевод, готовящих тебя к спасительной миссии… Тогда возникают мысли… Зачем вообще свой невеликий остаток жизни плясать под чужую дудку, подобно подневольному упырю при Черном Князе? Под дудку лжецов, скрывающих ложь, – неважно какую, важно, что ложь, – за красивыми словами о чести, долге, ответственности. Быть может, лучше просто… сразу…

Всеволод покосился на мечи. У своего горла, у горла Эржебетт.

– И все же ты не сделаешь этого, русич…

Ишь, заладил! Вроде бы – прежний, спокойный тон. Кривая презрительная-надменная усмешка на устах. Невозмутимо-каменное лицо. Вроде бы…

– Не сделаешь…

Но неоправданное повторение одних и тех же слов вполне может выдавать чрезмерное напряжение и скрытое волнение. Но в глазах, якобы лениво и без особого интереса осматривающих обнаженные клинки, – холодная настороженность. И где-то в глубине тех глаз – тщательно запрятанный и тихонько тлеющий страх. Маленький такой, придавленный, едва заметный страшок. Не унятый, однако, до конца.

Как и предполагал Всеволод, Бернгард не знал наверняка, осуществит ли его собеседник свою угрозу или нет… И оттого тревожился. Что ж, нужно укрепить его сомнение, подбавить страха, взрастить тревогу.

Всеволод собрался.

– Ты не сделаешь э…