Трон Знания. Книга 4 - Такаббир Эль Кебади Страница 90

– Третье море?

Галисия виновато улыбнулась:

– Я не помню очерёдности. Это было давно. Помню, было море Поиска. Человек должен найти единственного друга и единственную женщину. Иштар не просто так написал: «единственную женщину». Значит, ему не нужен кубарат.

– У каждого ракшада есть единственная женщина – это жена, – отрезала Фейхель.

Её озабоченное выражение лица насторожило Малику.

– Ты слышала что-то о семи морях? – спросила она.

– Это потерянная часть из Святого Писания.

– Потерянная или уничтоженная?

– Сейчас разве разберёшь? Ни в одной книге я не видела названий этих морей, я даже не знаю, о чём эта часть. Откуда это знает Иштар?

– Не забывай, его друг верховный жрец.

Фейхель с сомнением покачала головой:

– Его многие считают другом, но у Хёска нет друзей. Этот человек сам по себе.

Галисия вдруг встрепенулась:

– Я же приготовила вам подарки. Где моя папка?

Войдя в коридор, разделяющий ванную и спальню, Малика достала с козырька вешалки коробку. Сжав папку между коленями, приоткрыла на коробке крышку. Красное платье. Порывшись в ворохе шёлковой ткани, нащупала брошь – герб Грасс-дэ-мора – и крепко сжала в кулаке. На какой-то миг показалось, что драгоценные камни сохранили тепло пальцев Адэра. Всего на миг. Надсадно вздохнув, Малика поставила коробку на место и вернулась в зал.

Галисия вытащила из папки несколько альбомных листов, испещрённых красивым округлым почерком, и протянула Самааш:

– Я перевела две сказки на шайдир. Если сшить с рисунками, получится настоящая книжка. – Достала ещё один лист и вручила матери-хранительнице. – А это я нарисовала тебя.

Малика и Самааш приблизились к старухе и склонились над её плечом.

С портрета смотрели карие миндалевидные глаза Иштара, окружённые вязью морщин. Фейхель стискивала руками край клетчатого пледа, лежащего на коленях, и горделиво сжимала полные губы. За её спиной разливала густые краски поздняя осень. Многоцветьем горел сад, роняя листву. Тяжёлое небо припадало к паутине полуобнаженных ветвей. В просветах между распухшими от влаги тучами просматривалось солнце. Лучи дарили земле последнее тепло.

Старуха долго разглядывала портрет. Наконец промолвила:

– Это я?

Малике стало тоскливо. Идиотский закон, который принял какой-то идиот-хазир, запрещал женщинам смотреться в зеркало. Фейхель дожила до глубокой старости и не знает, как она выглядит. Молодость и красота прошли стороной, ничего не оставив в памяти.

– Ты, – сказала Галисия. – Красивая. Да?

– Зачем он мне?

– Я рисовала не для тебя, а для твоей внучки.

– Нужен он ей, – буркнула Фейхель и взялась за рисунок, словно хотела его разорвать.

– Мама, – тихонько промолвила Самааш, забрала у неё портрет и положила вместе со своими листами.

Недовольно покряхтев, Фейжель поднялась со стула:

– Нам пора. У Самааш режим.

К такому повороту Малика не была готова.

– Подождите. – Обойдя стол, приоткрыла двери, ведущие на террасу. – Мы в раю… – И распахнув двери настежь, впустила в зал бездонную тишину.

Над садом зависла огромная луна. Тёмно-сиреневое небо было усеяно звёздами-астрами. Вдали, на горизонте, блестела серебром крыша закольцованного дворца.

Фейхель схватилась за спинку стула:

– Сейчас же закрой!

– Почему?

– Это сад хазира. Если кто-то узнает, что мы смотрели на сад, нас накажут. И меня в первую очередь.

– Я возьму вину на себя.

– Ты прожила здесь полгода, но так и не поняла, что мы… нам нет места под солнцем, – сказала Фейхель, взяла Самааш за руку и повела через анфиладу залов к выходу из Обители.

Уронив голову на руки, сложенные на столе, Галисия разрыдалась. Малика закрыла двери, в нерешительности переступила с ноги на ногу. Праздник закончился именно так, как она хотела, но почему так тошно на душе?

Приблизившись к Галисии, обняла её сзади за плечи:

– Не надо плакать. Ни один мужчина не стoит твоих слёз.

– Мне бы услышать его, увидеть одним глазком, и я уеду.

До поздней ночи Малика просидела с Галисией, гладя её по спине, заправляя волосы за ушко и не произнося ни слова. И уже изрядно устав от стенаний, поручила Хатме проводить гостью до её комнаты.

Взяла бутылку с фруктовым напитком и, выйдя на террасу, опустилась на ступени. От непривычной тишины и чистого воздуха, наполненного запахами остывшей травы, закружилась голова. Наверное, это была единственная ночь, когда не чувствовался аромат благовоний. Потягивая сок из горлышка бутылки, Малика смотрела на восток, ожидая, когда побледнеют звёзды и небо подёрнется позолотой.

Послышались голоса. Кто-то шёл из глубины сада в сторону дворца. Видимо, у Иштара тоже были гости, и они встречали новый год на лоне природы. Хёск говорил, что в саду есть озеро. Голоса то удалялись, то приближались, и наконец затихли.

Малика поставила бутылку и потянулась. Мысли вдруг стали лёгкими, светлыми. Переживания исчезли. Воспоминания о слёзах Галисии улетучились. Всё-таки воздух Ракшады имеет волшебную силу. Или в предвкушении скорой поездки рассудок решил распрощаться с хламом, собравшимся за полгода.

– Пьёшь.

Вздрогнув от неожиданности, Малика опустила руки и посмотрела на Иштара, стоявшего возле лестницы:

– Пью.

– Одна.

Улыбнувшись, Малика пожала плечами:

– А никого больше нет.

Иштар сел рядом с ней на ступени и взял бутылку:

– Ты всё выпила.

– Там чуть-чуть осталось.

Немного наклонившись, Иштар посмотрел ей в лицо:

– Да ты пьяная!

– От чего? От сока?

– А ну, встань.

– Ещё чего! – возмутилась Малика. – Это моя лестница. Я тебя не звала.

– Я пришёл на свет маяка, – сказал Иштар, кивком указав на светящиеся окна.

– Маяк для проходящих мимо судов.

– Какая ты умная.

Малика качнулась и с ужасом поняла, что не может подняться. Голова оставалась ясная, а тело не слушалось.

– Ты меня напоил.

– Я только что пришёл.

– Ты знал, что я не буду пить вино, и подсунул мне сок, который на самом деле вино.

– Молодое вино.

– Чёрт… – Малика прижала руку ко рту. – Меня сейчас вырвет.

– Не смей! На мне новые сапоги.