Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг Страница 90

Он взглянул на меня, и как ни стремительно отвел я глаза,смысл этого взгляда мне был ясен: “Да что с тобой, черт подери?” Затем Натпрошаркал в мохнатых шлепанцах назад в комнату 302, чтобы еще позаниматься,последовательно пролагая путь к диплому стоматолога.

— Рили, твой сосед облажался, а? — сказал Ронни. Уголком губон зажимал сигарету. Теперь он одной рукой зажег спичку — его особый талант(студенты, слишком грубые и непривлекательные внешне, чтобы нравиться девушкам,обзаводятся всяческими талантами) — и закурил.

"Нет, — подумал я. — У Ната все в порядке. А облажалисьмы”.

На секунду я ощутил подлинное отчаяние, В эту секунду японял, что страшно вляпался и понятия не имею о том, как выбраться из трясины.Я сознавал, что Скип смотрит на меня, и мне пришло в голову, что, схвати якарты, швырни их в лицо Ронни и выскочи из гостиной, Скип последовал бы замной. И, наверное, с облегчением. Но это чувство тут же исчезло. Так жемгновенно, как и возникло.

— Нат хороший парень, — сказал я. — У него есть завиральныеидеи, но и только.

— Завиральные КОММУНИСТИЧЕСКИЕ идеи, вот какие, — сказал ХьюБреннен. Его старший брат служил на флоте, и последнее письмо от него пришло изЮжно-Китайского моря. Хью не терпел мирников. Как республиканцу и сторонникуГолдуотера, мне следовало бы чувствовать то же самое, однако Нат начал немножкоменя пронимать. У меня было много всяких заимствованных сведений, но доводами впользу войны я не располагал.., и у меня не хватало времени подобрать их. Нехватало, чтобы заняться социологией, а уж тем более на препирательства обиностранной политике США.

Я практически уверен, что именно в этот вечер я чуть было непозвонил Эннмари Сьюси. Телефонная будка напротив двери гостиной была пуста,карман мне оттягивала мелочь — плод моей недавней победы в “червях”, и явнезапно решил, что Время Настало. Я набрал ее номер по памяти (хотя на секундузадумался, вспоминая последние четыре цифры — 8146 или 8164, — и бросил в щелкутри четвертака, когда телефонистка потребовала заплатить за соединение. Услышалодин гудок и бросил трубку на рычаг, услышал, как мои монеты скатились к дверцевозврата, и забрал их.

Дня два спустя — незадолго до Дня Всех Святых — Нат купилпластинку певца, про которого я вроде бы что-то слышал, но и только. Фила Окса.Народные, но не под блям-блям-блям банджо. Конверт пластинки с растрепаннымтрубадуром, сидящим на краю тротуара в Нью-Йорке, как-то не сочетался с другимиконвертами пластинок на полке Ната — Дин Мартин в смокинге и слегка пьяный навид, Митч Миллер с его улыбкой, приглашающий спеть с ним, Диана Рени вмиди-блузке и задорной матросской шапочке. Пластинка Окса называлась “Больше яне марширую”, и Нат часто ее ставил, когда дни стали заметно короче и холоднее.Да я и сам ее часто ставил, благо Нат, казалось, ничего против не имел.

В голосе Окса звучал гнев перед своим бессилием. Полагаю,мне это нравилось, потому что я ощущал себя бессильным. Он походил на Дилана,но был менее сложен и более определенен в своей ярости. Лучшая песня напластинке — и также наиболее тревожащая — была титульная. В этой песне Оке непросто подсказывал, но в открытую заявлял, что война того не стоит, войнаникогда того не стоит. Подобная мысль в соединении с образом молодых ребят,которые тысячами и десятками тысяч просто уходят от Линдона и его вьетнамскоймании, взбудоражила меня, и чувство это не имело никакого отношения ни кистории, ни к политике, ни к логическому мышлению. Людей я убил миллионов пять,теперь меня в бой они гонят опять, но больше я не марширую, — пел Фил Оке черезусилитель маленького “Свинглайна” Ната. Иными словами, просто хватит. Хватитделать то, что они говорят, хватит делать то, чего они хотят, хватит играть вих игру. Очень старую игру, и в ней Стерва охотится на тебя, И может быть,чтобы доказать серьезность своего решения, ты начинаешь носить символ своегосопротивления — что-то, что сначала вызывает у других удивление, а потом ижелание примкнуть. Через пару дней после Дня Всех Святых Нат Хоппенстендпоказал нам, каким будет этот символ. А начало положила одна из смятых газет,брошенных в гостиной третьего этажа.

— О черт! Вы только поглядите! — сказал Билли Марчант. ХарвиТуилли тасовал колоду за столом Билли, Ленни Дориа подсчитывал очки, и Билливоспользовался случаем быстренько просмотреть местные новости в “Ньюс”, КэрбиМакклендон — небритый, высокий, весь дергающийся, уже готовый к свиданию совсеми этими детскими аспириновыми таблетками — наклонился, чтобы заглянуть вгазету. Билли отпрянул и помахал рукой перед своим лицом.

— Черт, Кэрб, когда ты в последний раз принимал душ? В ДеньКолумба <12 октября.>? Четвертого июля?

— Дай посмотреть, — сказал Кэрби, пропуская его слова мимоушей, и выхватил газету. — Бля, это же Рви-Рви!

Ронни Мейлфант вскочил так стремительно, что опрокинул свойстул, завороженный мыслью, что Стоук попал в газету. Если на страницах “Дерриньюс” (естественно, кроме спортивных) фигурировали студенты, это всегдаозначало, что они во что-то вляпались. Вокруг Кэрби собрались и другие — мы соСкипом в их числе. Да, это был Стоукли Джонс III, но не только он. На заднемплане среди лиц, почти — но не совсем — распавшихся на точки…

— Черт, это же Нат! — сказал Скип с насмешливым изумлением.

— А прямо перед ним Кэрол Гербер, — сказал я страннымрастерянным голосом. Я узнал курточку с “ХАРВИЧСКАЯ ГОРОДСКАЯ ШКОЛА” на спине;узнал светлые волосы, падающие “конским хвостом” на воротник курточки; узналлинялые джинсы. И я узнал лицо. Даже почти отвернутое и затененное плакатом“США, ВОН ИЗ ВЬЕТНАМА ТЕПЕРЬ ЖЕ!”, я узнал это лицо. — Моя девушка.

В первый раз я произнес “моя девушка” рядом с именем Кэрол,хотя думал о ней так уже пару недель.

"ПОЛИЦИЯ РАЗГОНЯЕТ МИТИНГ ПРОТЕСТА ПРОТИВ ПРИЗЫВА” —гласила подпись под снимком. Из сопровождавшей его заметки следовало, что вделовом центре Дерри перед зданием федерального управления собралось десяткаполтора протестующих студентов Университета Мэна. Они держали плакаты и околочаса маршировали взад-вперед перед входом в отдел службы призыва, распеваяпесни и “выкрикивая лозунги, часто непристойные”. Была вызвана полиция, ивначале полицейские просто стояли в стороне, ожидая, чтобы демонстрациязакончилась сама собой, но затем появилась группа демонстрантов,придерживающихся других убеждений и состоявшая в основном из строительныхрабочих, воспользовавшихся перерывом на обед. Они начали выкрикиватьсобственные лозунги, и хотя “Ньюс” не упомянула, были ли их лозунгинепристойными, я догадывался, что это были приглашения уехать назад в Россию,рекомендации, где демонстрантам-студентам следует хранить свои плакаты, ирекомендации посетить парикмахерскую.