Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг Страница 89

Глава 16

Проваленные контрольные и неудачные эссе были всего лишьнеприятным прологом. Для Скипа, меня и слишком большого числа наших карточныхпартнеров второй раунд зачетов оказался полнейшей катастрофой. Я получил А сминусом за классное сочинение на заданную тему и D за европейскую историю, нопровалил социологию и геологию — первую только чуть не дотянув до проходногочисла ответов, а вторую очень и очень не дотянув. Скип провалил антропологию,колониальную историю и социологию. За дифференциальное исчисление он получил С(но и там лед грозил вот-вот проломиться, признался он мне) и В за эссе. Мысогласились, что жизнь была бы много проще, если бы все сводилось к эссе,которые писались на занятиях и, следовательно, вдали от гостиной третьегоэтажа. Иными словами, мы бессознательно хотели бы вернуться в школу.

— Ладно, хватит, — сказал мне Скип вечером в ту пятницу. — Яподжимаю хвост, Пит. Клал я на то, чтобы учиться в университете, и на диплом,чтобы повесить его на стенку над камином, но хрен, если я хочу вернуться вДекстер и болтаться в хреновом кегельбане с остальными дебилами, пока Дядя Сэмменя не затребует.

Он сидел на кровати Ната. Нат во Дворце Прерий кушалпятничную рыбу. Было приятно знать, что у кого-то на третьем этаже Чемберленасохранился аппетит. При Нате мы бы такой разговор ни в коем случае не завели.Мой сосед, деревенская мышь, считал, что последние зачеты сдал очень даженедурно — только С и В. Он бы ничего не сказал, если бы слышал нас, но погляделбы на нас взглядом, яснее всяких слов объяснившим бы, что мы слабаки. Что,пусть это и не наша вина, мы оказались морально неустойчивыми.

— Я с тобой, — сказал я, и тут из коридора донессяисступленный вопль (“0-о-о-о-ох.., чтоб мне!”), который оповестил нас, чтокому-то всучили Стерву. Наши взгляды встретились. Не знаю, как Скип (хотя онбыл моим лучшим другом в университете), но я по-прежнему считал, что время ещеесть.., и почему бы мне так не думать? Ведь у меня оно всегда было.

Скип начал расплываться в ухмылке, я начал расплываться вухмылке. Скип захихикал. Я захихикал вместе с ним.

— Какого хрена, — сказал он.

— Всего один вечер, — сказал я. — А завтра вместе закатимсяв библиотеку.

— Засядем за книги.

— До самого вечера. А сейчас… Он встал.

— Пойдем поохотимся на Стерву.

И мы пошли. И не только мы. Я знаю, объяснения нет, но былоименно так.

Утром во время завтрака, когда мы стояли рядом у конвейера,Кэрол сказала:

— Говорят, у вас в общежитии идет карточная играпо-крупному? Это так?

— Вроде бы, — сказал я.

Она поглядела на меня через плечо с той самой улыбкой — той,которую я всегда вспоминал, когда думал о Кэрол. Вспоминаю и теперь.

— “Черви”? Охота на Стерву?

— “Черви”, — согласился я. — Охота на Стерву.

— Я слышала, что некоторые ребята совсем очумели и у нихнеприятности с оценками.

— Да, пожалуй, — сказал я. На конвейере ничего не было, ниединого подноса. Я не раз замечал, что аврала никогда не бывает, когда оннужен.

— А как у тебя? — спросила она. — Я знаю, это не мое дело,но мне…

— Нужна информация. Ну да, я знаю. У меня все в порядке, акроме того, я бросаю играть.

Она ограничилась той улыбкой, и, да, правда, я все ещеиногда вспоминаю эту улыбку. Как и вы вспоминали бы на моем месте. Ямочки, чутьизогнутая нижняя губа, знавшая так много о поцелуях, веселые искры в голубыхглазах. Это были дни, когда девушки не входили в мужское общежитие дальшевестибюля.., и, естественно, наоборот. Тем не менее мне кажется, что в октябреи ноябре 1966 года Кэрол видела очень много, гораздо больше, чем я. Но,конечно, она не была сумасшедшей — по крайней мере тогда. Ее безумием сталавойна во Вьетнаме. Да и моим тоже. И Скипа. И Ната. “Черви” были, по сути,ерундой, легонькими подземными толчками — такими, от которых хлопают двери наверандах и дребезжит посуда на полках. Землетрясение — убийца, апокалиптическийсокрушитель континентов, оно еще только приближалось.

Барри Маржо и Брад Уизерспун оба выписывали "Дерриньюс” с доставкой в их комнаты, и эти два экземпляра к концу дня успевалиобойти весь третий этаж — мы обнаруживали их останки в гостиной, когда садилисьвечером за “черви”: вырванные, перемешанные страницы, кроссворды, заполненныетремя-четырьмя разными почерками. Чернильные усы на сфотографированных лицахЛиндона Джонса, и Рамсея Кларка, и Мартина Лютера Кинга (кто-то — я так и неузнал кто — неизменно пририсовывал массивные дымящиеся рога вице-президентуХамфри, а внизу крохотными анальными буковками подписывал: “дьявол Губерт”). Вотношении войны “Ньюс” занимала ястребиную позицию, ежедневно представляявоенные события в самом благоприятном свете, а сообщения о протестах помещалана самом незаметном месте.., обычно под календарным разделом.

Однако пока тасовались и сдавались карты, мы все чаще и чащеговорили не о фильмах, девочках и контрольных — их место все больше и большезанимал Вьетнам. Как ни хороши были новости, как ни высок счет потерьвьетконговцев, всегда был хотя бы один снимок агонизирующих солдат США,попавших в засаду, или вьетнамских детей в слезах, следящих, как их деревняисчезает в дыму и огне. И всегда была какая-нибудь жгучая подробность, упрятаннаяв самом низу того, что Скип называл “ежедневной колонкой убийств”, вродесообщения о ребятишках, которые погибли, когда мы ударили по вьет-конговскимкатерам в дельте Меконга.

Нат, само собой, в карты не играл. И не обсуждал все “за” и“против” войны — думаю, он не больше меня знал про то, что Вьетнам прежде былфранцузской колонией или что приключилось с мусью, которые, себе на беду,оказались в 1954 году в укрепленном городе Дьенбьенфу, не говоря уж о том, ктомог решить, что президенту Дьему пришла пора вознестись в большое рисовое полена небесах, чтобы власть могли взять Нгуен Сао Ки и генералы. Нат знал только,что у него никаких счетов с этими конговцами нет и что в ближайшем будущем онидо Марс-Хилла или острова Преск не доберутся.

— Ты что, говнюк, никогда не слышал про принцип домино? —однажды спросил у Ната коротышка первокурсник по имени Никлас Праути. Мой соседтеперь редко заходил в гостиную третьего этажа, предпочитая более тихую навтором, не на этот раз он заглянул к нам на пару минут.

Нат посмотрел на Ника Праути, сына ловца омаров, преданногоученика Ронни Мейлфанта, и вздохнул.

— Когда на столе появляются костяшки домино, я ухожу.По-моему, это нудная игра. Вот мой принцип домино.