Из меди и перьев - Элииса Страница 91

– Я сперва же хотела избавиться от нее… – всхлипывала она и говорила. – От него. Отчего же мне теперь так больно. Отчего точно нож в сердце воткнули?

Южанин притянул ее к себе и почти сразу почувствовал, как рубашка пропиталась ее слезами. Утешать плачущих женщин он был не мастак, а потому поступил с ней, как с Каталиной. Просто гладил ее по черным кудрям, точно малое дитя, пока она всхлипывала у него на груди.

– Тише, моя дорогая, – неловко шептал он ей на ухо. – Успокойся. Будет еще праздник у тебя на душе. Будет и солнце, и песни, и танцы. Чай с лимоном, земляника со сливками в знойном июле. Я не провидец, отнюдь, но думается, что и дети у тебя еще будут, родная. Будешь бранить их за дырявые башмаки, за невыученный урок. Будешь сама, тайком от няньки, приносить им сладкие апельсины. А дядюшка Микаэль будет учить их драться на деревянных мечах. Даже девчонок… Глупая Сольвег. Отчего не веришь ты в нашу дружбу?

– Ты покинешь меня, – устало проговорила она, поудобнее устраиваясь в его руках. – Все меня покидают. Даже собственное дитя. Ты найдешь себе добрую жену. Тихую и благородную. С богатым приданным и твердыми принципами. Одно недовольное движение ее бровей – и ты меня позабудешь, добрый друг. С такими, как я, дружбы нет, и нам немного осталось.

– Хорошенькое же будущее ты мне прочишь, – возмутился южанин. – На что мне такая мегера? Вот уж спасибо, кушайте сами. Ох, и глупая твоя голова… Интересно, Эберт догадывался, что ты такая глупая, или только я?

Сольвег коротко улыбнулась. Это было бледно и жалко, но уже какая-никакая победа.

– Глупая, – повторил Микаэль, стараясь не смотреть на нее. – Куда я тебя брошу. Не разбрасываюсь я друзьями. И знаешь что? Когда все закончится. Даже если мы проиграем… Корабль твой в любом случае. Я подпишу все бумаги. Это не прогонит твоей боли, прости. Но ты уже больше не нищенка.

Огни города горели ярко, как никогда. Еще были факелы.

Много факелов и из окна они казались ей сотней свечей, зажженных на гигантской люстре. Ветер доносил запах гари, дыма и приглушенные крики. Они снова собирались со всего города. Снова, как и вчера, и позавчера, и даже три дня назад. И всю эту неделю из замка Совета она не выходила. Брат приказал, да она, впрочем, и не противилась. Сама приказала гвардейцам удвоить охрану и разослать патрули по городу. Дала наказ никого не трогать без надобности. В драки не лезть, не нарываться – лишь призывать к порядку. Но увещевать буйный народ и успокаивать его становилось сложнее. Вчера десяток человек собралось около главных ворот и те начали кричать, чтобы она вышла к ним на балкон. Чтобы сказала хоть слово. Чтобы не отсиживалась, не отмалчивалась, будто не ее это город.

Началось это неделю назад, когда на какую-то глупую девчонку напали – а та выжила. От своих людей она слышала, что причина тому Ниле, что это он вырвал ее из-под лап чудовища и, что самое неприятное, рассказал о нем людям. Он оказался глупее, чем она думала. Зря она пустила его в библиотеку Совета, к своим редким книгам. С другой стороны, какой был повод ему отказать. И вот теперь все пошло кувырком. А она сидит которую ночь без сна, глядя воспаленными глазами на отсветы пламени в стеклах.

Мария-Альберта спокойно и неторопливо поправила все шпильки в высокой тугой прическе. В лагерь Горных домов они не сунутся, пока еще слишком боятся. Местные горожане сиринов знают только по сказкам, не знают ни размах их крыльев, ни длину их когтей, ни хитрости и уловок, а слово «оборотень» для них старым страхом покрыто. Пока они еще туда не пойдут. Они будут буйствовать, плевать в чужаков на базаре и требовать, чтобы она выслала гвардейцев Совета вперед. Но выпусти она гвардейцев – начнется война с кланами горцев. И многие из их родни придут к ним на помощь. Она уже слышала, что лагерь ширится, точно муравейник. Война разорит и город, и лишит ее дома. Впервые в жизни Мария-Альберта чувствовала, что загнали ее в ловушку, к которой ключик не подобрать. Да и виноватых так сразу не выискать.

Она потянулась к кувшину вина, который стоял здесь еще до обеда. Полный кувшин, днем она к нему не притронулась, как, впрочем, и к еде – кусок в горло не лез. Вдова Сэрра ни разу не напивалась, да только сегодня хотелось отчаянно. Выпить, чтобы уснуть прямо за столом, долгим тяжелым сном без единого сновидения. Она налила себе бокал, глотнула пару раз, но так и не почувствовала вкуса. За окном послышался звон стекла – кто-то бросил бутылку в ворота. Что может быть лучше тихого вечера. Она взглянула в зеркало и увидела две новые морщинки. Старость подкрадывалась к ней день за днем. Дожить бы до этой самой старости и иметь привилегию проститься с этим миром в постели.

Она осушила бокал еще парой глотков и отставила его. Гул на улице становился все громче. Ночь грозила быть долгой.

– Войдите, – откликнулась она на стук в дверь и откинулась в кресле. – Заходите, мой друг.

– Давно ли я ваш друг, госпожа Сэрра?

– Не цепляйся к словам и закрой эту дверь. Я не в настроении принимать лишних гостей и говорить для чужих ушей.

Морелла затворил дверь и приблизился к ней. Все такой же мрачный, а взгляд жесткий, острый, точно режет железом. И никаких лишних вопросов. За то она и держала его при себе. Потому он и единственный, кому она сейчас доверяла. Госпожа Сэрра вновь налила себе бокал. Чуть подумала, налила и Морелле.

– Пей. А заодно расскажи мне о городе.

Слуга к вину не притронулся. Даже бровью не повел. Ну и как хочешь. Не ей выговаривать ему за гордыню.

– В городе беспорядки и вам о том известно, – без единой эмоции отозвался слуга. – Видели, как от крошечной спички загорается лист бумаги? Точно так же и в городе. Люди боятся идти к Горным домам. Потому идут они к вам.

– Ко мне?

– Именно. Кто хочет защиты. Кто ждет людей из гвардии. Кто мести – вы же впустили горцев в город. Они об этом помнят. Возле нижнего рынка полчаса назад собиралась толпа с факелами. Они направятся к Совету. Извините, госпожа, но сегодня они добьются от вас ответа.

Руки Марии-Альберты похолодели. Дрожащими пальцами она поставила бокал на место. Она не знала, отчего ее так колотит. От гнева, от страха. Может, от холода.

– Глупцы, – глухо пробормотала она. – Бесстыжее мужичье. Они знают, что гвардия Совета будет значить войну. Они этого хотят? Идиоты. Идиот этот Ниле. Я бы решила все тихо, и выследила бы, и убрала виноватых – но нет! Мы хотим лишь язык тесака и дубины.

– Почему вы не хотите войны, госпожа?

Та посмотрела на него устало. За окном снова разбили то ли стекло, то ли бутылку.

– Ты задаешь неумные вопросы, Морелла. Не заставляй меня сомневаться в твоей полезности, – она вздохнула. – Сколько, по-твоему, людей в моем распоряжении? Исолт – не крепость и не военное поселение. Мы порт. Небольшой. Торговый. У меня есть семь сотен гвардейцев, Морелла. Плюс еще две сотни от князя Лето, если он соизволит предоставить своих личных людей. Половина из них – юнцы, державшие мечи и сабли лишь на парадах. А сколько воинов, как ты думаешь, спустится с гор? Ты ведь знаешь, что это не селяне с вилами. А ты? Ты хочешь войны?