Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг Страница 92

— Угу, — сказал Скип. — Я понимаю.

— Но когда мы приехали туда, я не смог. Я помогалвытаскивать плакаты “ПРЕКРАТИТЕ ВОЙНУ!”, и “США, ВОН ИЗ ВЬЕТНАМА ТЕПЕРЬ ЖЕ!”, и“ВЕРНИТЕ РЕБЯТ ДОМОЙ!”… Кэрол и я помогли Стоуку взять плакат так, чтобы онсумел с ним маршировать на костылях.., но сам взять плакат я не смог, Я стоялна тротуаре с Биллом Шэдоуиком, Керри Морином и девушкой.., ее зовут ЛордиМакгиннис.., она моя напарница в ботанической лаборатории… — Он взял газетныйлист у Скипа и начал его рассматривать, будто хотел еще раз убедиться, что, да,это было на самом деле; хозяин Ринти и жених Синди действительно отправился наантивоенную демонстрацию. Он вздохнул, разжал руку, и газетный лист спланировална пол. Все это было так не похоже на Ната, что у меня в висках закололо.

— Я думал, я буду маршировать с ними. А то зачем бы я вообщепоехал? Всю дорогу от Ороно у меня никаких сомнений не было, понимаете?

Он поглядел на меня, будто умоляя. Я кивнул, словно понимал.

— А там я стоял. Не понимаю почему.

Скип сел рядом с ним на кровать. Я нашел пластинку Фила Оксаи поставил ее на проигрыватель. Нат поглядел на Скипа, потом отвел взгляд. РукиНата были такими же маленькими и аккуратными, как он весь. Но только не ногти.Ногти были обгрызены чуть не до мяса.

— Ладно, — сказал он, будто Скип что-то сказал. — Я знаюпочему. Я боялся, что их арестуют и меня арестуют с ними. Что в газете будетснимок, как меня арестовывают, и мои родители его увидят, — Наступила долгаяпауза. Бедняга Нат пытался досказать. Я держал иглу звукоснимателя над бороздкой,выжидая, договорит ли он. Наконец он договорил. — Что моя мама увидит.

— Все нормально, Нат, — сказал Скип.

— Не думаю, — ответил Нат дрожащим голосом. — Нет, правда. —Он отводил глаза от Скипа и просто сидел на кровати, глядя на обгрызенные ногти.Шапочка первокурсника на голове, белая кожа янки над пижамными штанами,выпуклые цыплячьи ребра. — Я не люблю спорить о войне. Не как Гарри.., и Лорди…Ну, а Джордж Гилмен.., он с утра до вечера готов о ней говорить, и почти всеостальные в комитете тоже. Но тут я больше похож на Стоука, чем на них.

— На Стоука никто не похож, — сказал я, вспомнив тот-день,когда нагнал его на Этапе Беннета. “Может, тебе стоит напрягаться поменьше?” —спросил я. “Может, тебе стоит меня съесть?” — ответил мистер Убедительность.

Нат все еще изучал свои ногти.

— Я-то думаю вот что: Джонсон посылает американских ребяттуда умирать ни за что ни про что. Это не империализм или колониализм, каксчитает Гарри Суидорски, это вообще никакой не “изм”. Просто у Джонсона вголове мешанина из Дэви Крокетта, и Дэниэла Буна, и “Нью-йоркских янки”, вот ивсе. Но раз я так думаю, мне следовало бы сказать это вслух. Попробоватьположить этому конец. Вот чему меня учили в церкви, в школе, даже в чертовыхбойскаутах Америки. Тебе положено вставать на защиту. Если ты видишь, чтопроисходит какая-то подлость, например большой парень лупит малыша, тебеположено встать на защиту, попробовать хотя бы остановить его. Но я испугался,что мама увидит на снимке, как меня арестуют, и заплачет.

Нат поднял голову, и мы увидели, что он сам плачет. Чуть-чуть.Влажные веки и ресницы, а больше ничего. Но для него-то и это было чересчур.

— Одно я узнал, — сказал он. — Что означает рисунок накуртке Стоука Джонса.

— Так что? — спросил Скип.

— Комбинация из двух буквенных сигналов, используемых в английскомвоенном флоте. Вот смотрите. — Нат встал, сдвинул вместе голые пятки, вытянуллевую руку прямо к потолку, а правую нацелил в пол, образовав прямую линию. —Это N. — Потом он развел руки на сорок пять градусов по отношению к торсу. Ясловно увидел, как наложенные друг на друга эти две фигуры превращаются в ту,которую Стоук начертил чернилами на спине своей старой шинели. — А это D.

— N — D, — сказал Скип. — И?

— Буквы означают nuclear disarmament <Ядерное разоружение(англ.).>. Этот символ придумал Бертран Рассел в пятидесятых. Он нарисовалего на обложке своей тетради и назвал символом мира.

— Ловко! — сказал Скип.

Нат улыбнулся и утер глаза пальцами.

— Вот и я так подумал, — согласился он. — Очень даже. Яопустил звукосниматель на пластинку, и мы стали слушать Фила Окса. Торчали отнего, как говорили мы, атлантидцы.

Гостиная в середине третьего этажа Чемберлена стала моимЮпитером — жуткой планетой с чудовищной силой притяжения. И все-таки в тотвечер я сумел ее преодолеть, снова проскользнул в телефонную будку и опятьпозвонил во Франклин. На этот раз Кэрол оказалась там.

— Со мной все нормально, — сказала она с легким смешком. —Просто чудесно. Один полицейский даже назвал меня малюточкой. 0-ох, Пит, такаязаботливость!

"А этот тип, Гилмен, он как о тебе позаботился?” —хотелось мне спросить, но даже в восемнадцать лет я понимал, что ничегохорошего из этого не вышло бы.

— Почему ты не позвонила мне? — сказал я, — Может, я быпоехал с тобой. Могли бы поехать на моей машине.

Кэрол захихикала. Мелодичный звук, но загадочный.

— Что?

— Я представила себе, как мы едем на антивоеннуюдемонстрацию в машине с призывом голосовать за Голдуотера на бампере. Да,пожалуй, это было бы потешно.

— Кроме того, — сказала она, — по-моему, у тебя и такхватает дел.

— О чем это ты? — Будто я не знал! Сквозь стекло телефоннойбудки и стеклянную дверь гостиной я видел, как большинство обитателей моегоэтажа режутся в карты среди клубов сигаретного дыма. И даже здесь, за закрытойдверью, я слышал пронзительное кудахтанье Ронни Мейлфанта. Мы охотимся наСтерву, ребята, мы спегспем 1а блядь noire, и мы выгоним ее из кустов!

— О занятиях или о “червях”. Надеюсь, что о занятиях. Однадевочка с моего этажа встречается с Ленни Дориа — вернее, встречалась, пока унего хватало на это времени. Она называет ее адской игрой. Я уже совсем тебязапилила?

— Нет, — сказал я, не зная, пилит она меня или нет.Возможно, мне требовалось, чтобы меня пилили. — Кэрол, с тобой все в порядке?

Наступила долгая пауза.

— Угу, — сказала она наконец. — В полном порядке.

— А строительные рабочие…

— Практически одна ругань, — сказала она. — Не беспокойся.Нет, правда.

Но по ее тону мне показалось, что это не совсем правда.Очень не совсем. И еще Джордж Гилмен, чтобы беспокоиться. Я беспокоился из-занего и по-другому, чем из-за Салла, ее мальчика дома.