Последняя игра - Дэвид Эддингс Страница 94

Ужасные вспышки мыслей спящего бога атаковали Гариона, и онясно увидел, какую ужасную ловушку представляли собой предложения дружбы илюбви со стороны Торака. Если бы страх перед их поединком вынудил Гарионауступить, целая половина мироздания померкла бы и исчезла. Более того,предложения Торака подразумевали не любовь, а такое мерзкое, подлое порабощение,которое выходило за рамки всего, что только можно было себе представить.

Но он не уступил. Каким-то образом Гарион избежалвсеподавляющей силы разума Торака и целиком отдался в руки того Предначертания,которое и привело его сюда. При полном самоотречении он превратился винструмент этого Предначертания. И он больше не боялся. С мечом в руках ДитяСвета ожидал того момента, когда Предначертание позволит ему схватиться всмертельной схватке с богом Тьмы.

Но вот, когда Силк отчаянно пытался упросить и Гариона, иПолгару предпринять хоть что-нибудь, каменные плиты пола приподнялись и из-подземли появился Белгарат.

Гарион, отрешенный и ошеломленный, увидел, что больше неттого старика, которого он знал когда-то, – старый сказочник-воришка исчез,как исчез даже тот ворчун, который руководил поисками Ока. Их место занял образБелгарата-чародея, Вечного Человека, светящийся в ауре всей своей мощи.

– Где Зидар? – спросила тетя Пол, подымаязаплаканное лицо от безжизненного тела Дерника и пристально глядя на отца.

– Я оставил его там, внизу, – угрюмо ответилБелгарат.

– Он мертв?

– Нет.

– Верни его обратно.

– Зачем?

– Чтобы он предстал предо мной. – Глаза ее горели.

Старик покачал головой.

– Нет, Пол, – сказал он. – Ты никогда никогоне убивала. Давай, так будет и дальше.

Полгара осторожно положила тело Дерника на пол и встала, еебледное лицо было искажено скорбью и каким-то безумным желанием.

– Тогда я сама отправлюсь к нему, – заявила она иподняла руки, будто хотела нанести удар по земле у себя под ногами.

– Нет, – сказал Белгарат, вытягивая руку, –ты не пойдешь.

Так они стояли друг против друга, ведя страшную безмолвнуюборьбу. Во взгляде тети Пол мелькнула досада, чуть ли не злость, на отца. Онаопять подняла руку, чтобы обрушить на землю всю силу своей воли, и опятьБелгарат вытянул вперед свою.

– Позволь мне, отец.

– Нет.

Она удвоила свои усилия, извиваясь так, будто пыталасьосвободиться от сдерживавших ее невидимых пут.

– Пусти меня, старик! – крикнула она.

– Нет, не делай этого, Пол. Я не хочу причинять тебеболь.

Она попыталась снова, на этот еще отчаяннее, но опятьБелгарат подавил ее волю своей. Лицо его ужесточилось, он стиснул челюсти.

Сделав последнее усилие, она обрушила на возведенный имбарьер всю силу своего разума. Но старик тем не менее остался непоколебим, какскала. Наконец плечи ее обмякли, Полгара отвернулась, встала на колени у телаДерника и снова заплакала.

– Прости, Пол, – нежно сказал он. – Мненикогда не хотелось прибегать к этому. С тобой все в порядке?

– Как ты можешь спрашивать такое? – дрожащимголосом сказала она, заламывая руки над безжизненным телом.

– Я не это имел в виду.

Она отвернулась от него и спрятала лицо в ладони.

– К тому же я думаю, что ты в любом случае не смогла быдобраться до него, – сказал старик. – Ты так же хорошо, как и я,знаешь, что сделанное одним из нас другой уничтожить не может.

Силк, на лице которого отражалось пережитое им потрясение,спросил тихим голосом:

– А что ты с ним сделал?

– Я тащил его вниз, пока мы не достигли скальнойпороды, и запечатал его в ней.

– А не может он выйти из-под земли так же, как этосделал ты?

– Нет. Для него это невозможно. Чародейство – этомысль, а ни один человек не может точно повторить мысль другого. Зидар навсегдазаключен в скале… или по крайней мере до тех пор, пока я не решу освободитьего. – Старик скорбно посмотрел на тело Дерника. – Но не думаю, чтосделаю это.

– Он умрет, да? – спросил Силк. Белгарат покачалголовой:

– Нет, и это было частью того, что я сделал. Оностанется в скале до скончания веков.

– Это же чудовищно, Белгарат! – сказал Силкупавшим голосом.

– Так же, как и это, – мрачно ответил Белгарат,показывая на Дерника.

Гарион мог слышать, что они говорят, и мог ясно видеть ихвсех, но ему почему-то казалось, что на самом деле они находятся где-то вдругом месте. Все, кто был в подземном склепе, оказались где-то вне егосознания. Мысль Гариона сконцентрировалась на одном существе, находящемсяздесь, и этим существом был Кол-Торак, его враг.

Стало заметно, как дремлющий бог беспокойно вздрагивает восне. У Гариона особым образом обострилась чувствительность, отчасти егособственная, отчасти полученная от Ока. Но главным образом обострению всехсвоих чувств он был обязан тому бес страстному голосу, который звучал в егоголове. И благодаря этой обостренной чувствительности Гарион понял, чтоявляется причиной того, что изувеченный бог вздрагивает во сне: на самом деле вполудреме Торак корчится от боли. Раненый человек со временем выздоравливает, иболь постепенно слабеет и исчезает, поскольку рана – это всего лишь частьчеловеческого существования.

Человек рождается, чтобы время от времени испытывать боль, ипоэтому наделен способностью выздоравливать. Бог, напротив, неуязвим, и ему онане нужна, поэтому ее и нет. Так и случилось с Тораком. Огонь, которым Окопоразило его, когда Торак воспользовался им, чтобы расколоть землю, все еще жегего плоть. И за все эти долгие века эта боль нисколько не уменьшилась. Подстальной маской лицо бога-Дракона энгараков все еще дымилось, а его выжженныйглаз все еще кипел в глазнице. Гарион содрогнулся, ощутив чуть ли не жалость кврагу.

В это время Миссия вырвался из дрожащих рук Се'Недры ипересек выложенный каменными плитами пол. Его лицо было очень сосредоточенным.Он остановился и положил руку на плечо Дерника. Затем осторожно покачал головумертвеца из стороны в сторону, как бы пытаясь его разбудить. На лице ребенкаотразилось недоумение, когда кузнец не шелохнулся. Он покачал снова, на этотраз сильнее.