Прошедшее повелительное - Дейв Дункан Страница 94

Эдвард то впадал в забытье, то вновь приходил в сознание. Он не хотел умирать здесь, так далеко от дома и всех, кого знал. Но где его дом? Не в Фэллоу. Не в Ньягате. Уж конечно, не у святоши Роли в Кенсингтоне. Вот потеха: ускользнуть из рук палача только затем, чтобы сдохнуть от лихорадки в чужом мире. Ох, Алиса, Алиса! Возможно, повернись все по-другому, он пал бы от немецкой пули, но и в этом было бы больше достоинства. Кажется, у Уэллса марсиане вымерли от земных микробов…

Маленькая Элиэль пребывала в растерянности, не зная, что делать. Он пытался сказать ей, что она и так делает все возможное, но не мог вспомнить ни слова из ее языка. Александр Великий мечтал покорять новые миры. Они тебя, Алекс, и убили.

О, отважный новый мир! Затерянный мир.

Он не хотел умирать.

Весь следующий день Эдвард становился слабее и слабее. Девочка приносила ему питье, смывала пот и держала его за руку. Он был ей несказанно благодарен, но не мог произнести ни слова. Эдвард слышал, как она бранила старого отшельника. Он пытался сказать ей, чтобы она бросила его и шла домой, к родителям. Бедная девочка не понимала английского. Королевского языка…

Огромный новый мир. Он умирает, так и не увидев ничего. А он так хотел найти Олимп и поговорить с людьми, знавшими отца.

К нему приходил Крейтон, он не знал, в бреду или наяву, и говорил о чужаках.

Приходил полный скорби мистер Гудфеллоу.

– Я ничего не могу поделать, Эдвард, – говорил он, комкая в руке свою бобровую шапку. – У меня нет здесь никаких полномочий.

Почему эта девочка все еще крутится вокруг него? У нее-то какой интерес в Эдварде? Право, очень забавно смотреть, как она управляется с этим старым Беном Ганном. Какой у нас сегодня день?

Этой ночью – которой по счету, он уже не помнил – джунгли содрогались от чудовищной грозы. А он вел бредовый спор с инспектором Лизердейлом, пытаясь убедить его, что чудеса происходят и в наши дни. Приходил бедный Волынка Боджли и заговаривал с ним о «Затерянном мире», спрашивая, чем закончилась книга.

Потом он оказался в тюрьме, где объяснял врачу, что его сломанная нога исцелена местным божеством из времен древних саксов.

Элиэль снова молилась.

– От этого все равно никакого толку! – упрямо повторял Эдвард, жалея, что девочка не понимает его.

– Ну, старина, этого никогда не знаешь наверняка, – говорил Крейтон. – Будем надеяться только, что никто нас не слышал. Я же говорил тебе, что они не боги, хотя ведут себя именно так. Но даже если кто и слышал, они не все чудовища.

– Ты поклонился от меня Руату? – спрашивал мистер Гудфеллоу.

Жар спал этой ночью. К утру Эдвард пришел в сознание, хотя был слаб, как новорожденный младенец. Он смотрел на лучи рассвета, пробивающиеся сквозь листву, и дышал свежим ароматом умытого мира. Он был счастлив уже тому, что жив.

Он надеялся остаться живым и дальше, хотя ясно было, что это не так-то просто. Дневной свет принес с собой облегчение. Где-то ночью, в бреду, он сообразил-таки, кто такой неприятель и почему Служба называет его Палатой.

Палата Ужасов, разумеется.

Молодость брала свое. Эдвард быстро выздоравливал. Только вчера еще он метался в безумном бреду, а сегодня уже сидел, пытаясь побриться нетвердой рукой. В этот же день Эдвард снова принялся за изучение языка. На следующий осилил короткие прогулки.

Порит припрятал большую часть провианта. Элиэль кричала и угрожала до тех пор, пока он не достал его. Ей нужна была еда для Д’варда – пусть набирается сил.

Ликуя, девочка показала ему строки «Филобийского Завета», где упоминалась она и где значилось его имя. В нескольких местах он именовался титулом, который Элиэль даже не пыталась перевести, но который, должно быть, означал «Освободитель» – Крейтон говорил ему об этом. Один раз Эдвард упоминался как сын человека по имени… Не самая удачная попытка приспособить к местному языку имя, несомненно уникальное в Соседстве. Впрочем, и этого оказалось достаточно, чтобы принести смерть родителям.

Эдвард знал, что Элиэль таит от него какие-то секреты. Когда хотела, она неплохо понимала его пиджин, дополняемый жестами. Как только он задавал неуместные, на ее взгляд, вопросы, на которые она предпочитала не отвечать, его речь почему-то сразу же становилась совершенно непонятной для нее и оставалась такой до тех пор, пока она не меняла тему.

Девочке не терпелось уйти отсюда. Эдвард предложил ей идти вперед, но она отказалась, за что он был ей очень благодарен. Он был обязан ей жизнью, но решиться на переход протяженностью в несколько дней, не восстановив силы, означало угрозу нового кризиса. Он попытался растолковать это ей.

Элиэль смогла объяснить причину спешки – у нее где-то были друзья, которые могли скоро уехать. Эдвард пообещал: он задержится здесь еще на день, стараясь гулять побольше для восстановления сил. Послезавтра они отправятся в путь.

На следующее утро Элиэль прошлась с Эдвардом на восток вдоль обрыва. Тяжело опираясь на посох сестры Ан, он мужественно дотащился до начала возделанных полей. Прежде чем отправиться в обратный путь, пришлось сделать передышку. Они одолели не больше двух миль, но Эдвард совершенно вымотался. Поэтому всю вторую половину дня он проспал.

Элиэль лежала на траве, отгоняла мух и гадала, как выступила Утиам в «Полемике Иронфейба». А остальные в своих сольных номерах? Интересно, как там сыграл Гим на своей арфе? Получил ли он золотую розу за красоту? То-то он смутится!

Еще она полистала «Филобийский Завет». Все это было совершенно непонятно. Элиэль нашла четыре упоминания о ней, о которых говорил Говер Посланник. С этим было проще, он пометил их в книге. Последовательность вряд ли много значила.

Стих 368. Важный стих, именно в нем говорилось о мытье и одевании. В стихе 401 Элиэль отводила «его» к отшельнику на исцеление. «Он» означало, несомненно, Д’варда.

Стих 475: «До начала Празднеств придет Элиэль в Суссленд с дочерью Ирепит. Миньон Зэца выследит Освободителя, но призовут его к покаянию». Ладно, это они уже сделали. Какой смысл в пророчестве после того, как ты его исполнила?

Единственное пророчество, касавшееся Элиэль, которого она до сих пор не исполнила, находилось в самом конце книги. Всего в книге было 1102 стиха, а она упоминалась в стихе под номером 1098: «Страшен суд Освободителя, низко падут недостойные от слов его. Кроток он и не скор на гнев. Приношения отвергнет он, от почестей откажется. И станет Элиэль первым искушением, а принц – вторым, но пробудят его мертвые».

Какой еще принц? Каким таким искушением? Большинство пророчеств было вроде этих – все они говорили о чем-то, только неясно, о чем. Вроде стиха 114: «И замыслят люди недоброе под священной горой. И свершат служители одного работу многих. И пошлют они к Д’варду, уста их сулят сладость. Слаще роз голоса их, слаще нектара, что манит алмаз-муху. Словом друга завлечен он на погибель, песней друга брошен в легионы смерти».