Всегда возвращаясь домой - Урсула Ле Гуин Страница 98

Итак, я вернулась в дом своей матери в Телине. Мой дядя женился и переехал, так что в моем распоряжении теперь оказалась отдельная небольшая комнатка; это было чудесно, потому что моя двоюродная сестра вышла замуж и родила ребенка и дом стал ужасно перенаселенным и беспокойным. Впрочем, он и прежде был таким. Я снова стала работать вместе со своим отцом, набираясь у него опыта как в теории, так и в практике, и через два года стала членом Цеха Мельников. Мы с отцом по-прежнему часто работали вместе. Жизнь моя была почти такой же спокойной, как и в Ваквахе. Иногда я проводила несколько дней в хейимас, играя на барабане; видения меня более не посещали, однако безмолвие, что возникало как бы внутри барабанного боя, было именно тем, что мне требовалось.

Один сезон сменялся другим, а я все думала над теми словами Женщины-Ястреба. Как-то раз я делала новую электропроводку в старом доме Семь Ступеней на северовосточной окраине Телины. Был жаркий полдень, один из жильцов этого дома принес мне лимонада, и мы с ним разговорились и продолжили нашу беседу на следующий день. Он был из Дома Синей Глины, родом из Чукулмаса; когда-то он женился на женщине из Дома Змеевика, и у них родилось двое детей, но младший оказался больным севаи. И эта женщина бросила детей и мужа, оставила дом своей матери и перебралась на другой конец города, чтобы там выйти замуж за мужчину из Дома Красного Кирпича. Я ее знала, в детстве мы с ней когда-то вместе играли и безобразничали, но с этим мужчиной я никогда прежде не встречалась. Его звали Тихая Вода, и жил он по-прежнему в доме бабки своих детей. Он работал в основном аптекарем, да еще иногда дубил кожи и занимался домашним хозяйством. Мы с ним много разговаривали и очень сошлись характерами. Мы и потом не раз встречались, чтобы поговорить. Потом стали заниматься и любовью и решили пожениться.

Отец мой был против этого, потому что у Тихой Воды было уже двое детей, так что мне иметь детей, видимо, вообще не следовало; но это меня вполне устраивало. Бабушка и мать вообще как-то не слишком тепло относились ко всем моим начинаниям, потому что в итоге я всегда их разочаровывала, к тому же они совсем не хотели, чтобы в нашем доме поселилось еще трое людей — там и так повернуться было негде. Но и это тоже, как ни странно, меня устраивало. В итоге все, о чем я мечтала в течение долгих лет, воплотилось в жизнь.

Мы с Тихой Водой и его малышами устроились на нижнем этаже в доме Семь Ступеней, а на втором этаже жила бабушка мальчиков. Это была женщина довольно ленивая, но добродушная и очень любила своего зятя и внуков, и мы с ней отлично уживались. Мы прожили в этом доме четырнадцать лет, и у меня всегда было все, что я хотела, и я была довольна и счастлива, как овца с двумя ягнятами на безопасном пастбище, где полным-полно сочной травы. Все эти годы прошли точно один долгий летний день на огороженном крепкой оградой поле или в тихом доме, где плотно прикрыты все двери, чтобы в комнатах сохранилась прохлада. То был день моей жизни. До него и после него были сумерки и тьма, когда вещи и их тени сливаются воедино.

Наш старший сын — к великому удовольствию моей бабушки — отправился учиться в Общество Целителей на Белый Сернистый Источник, едва надев некрашеные одежды, а к тому времени как ему исполнилось двадцать, он уже по большей части даже и жил в хейимас у Целителей. Младший умер, дожив до шестнадцати лет. Постоянное соседство с жестоко страдающим от боли, все больше слабеющим, теряющим способность управлять своими конечностями и неумолимо слепнущим братом и заставило нашего старшего сына стать Целителем. Что же касается меня, то мне радостно было жить рядом с бесстрашной душой младшего мальчика. Он был похож на ястребка, который залетел к вам на минутку, чтобы согреться, и даже дался в руки, отважный и не способный причинить вреда, но только смертельно раненный. Когда он умер, Тихая Вода ужасно затосковал и стал мечтать о своем старом доме. Вскоре он перебрался в Чукулмас и стал жить в доме своей матери. Иногда я ходила его навестить.

Я же вернулась в дом своего детства, где по-прежнему жили моя бабушка, мать, отец, тетка, двоюродная сестра, ее муж и двое ее детей. И по-прежнему семейство не знало покоя, вечно все были чем-то заняты и очень много шумели; я там себя чувствовала совершенно не к месту. Я часто ходила в хейимас играть на барабане, но и это было совсем не то, чего мне хотелось. Мне очень не хватало Тихой Воды, но время было упущено, и поздно нам было начинать снова совместную жизнь. Нет, мне хотелось чего-то другого, но чего именно, я никак не могла понять.

В Обществе Крови однажды мне сказали, что Молоко, которая теперь стала действительно ужасно старой, перенесла удар. Мой сын пошел со мною вместе навестить ее и очень хорошо подлечил; и, поскольку она жила совсем одна, я переехала к ней на время, чтобы быть под рукой, пока она еще нуждалась в помощи после болезни. Это оказалось удобно и приятно нам обеим; но она в это время была занята поисками своего последнего имени и училась умирать, так что, хотя я и могла оказать ей в этом некоторую помощь, а также кое-чему от нее научиться, все равно это было не то, чего хотелось мне самой.

Однажды, незадолго до Летних Танцев я работала в хранилищах над Лунным Ручьем. Цех Мельников установил там новый генератор, и я занималась проверкой провода, подключенного к молотилке, который кое-где нуждался в дополнительной изоляции; должно быть, над проводом изрядно потрудились мыши. Я работала там, вдали ото всех, в темной, пыльной узкой щели, слушая мышиную возню у себя над головой и под стенами сарая. Вскоре я краем глаза заметила, что в этой щели со мной вместе находятся еще какие-то люди, внимательно наблюдающие за моими действиями. Кожа у них была серовато-коричневого цвета, руки длинные, гибкие и тонкие, а ладошки и ступни очень белые; глаза у них ярко горели. Я никогда их раньше не видела, но они почему-то показались мне знакомыми. Я сказала, продолжая работать:

— Я бы хотела, чтобы вы не оголяли провода, потому что может начаться пожар. Мне кажется, в таком большом зернохранилище можно найти еду и получше изоляции!

Эти люди тихонько засмеялись, и самый темнокожий из них сказал высоким нежным голосом:

— Нам спать пора. — И они, оглянувшись на меня, бесшумно и быстро исчезли.

Но там остался кто-то еще. От страха у меня слегка екнуло сердце. Сперва я никак не могла как следует разглядеть этого человека в полумраке; потом увидела, что это Черный Деготь.

— Ты уж больше не ездишь верхом на лошадях, Дятел? — спросил он.

— Езда верхом — это для молодых, Черный Деготь, — откликнулась я.

— А ты разве старая?

— Мне скоро сорок.

— И неужели ты совсем не скучаешь по скачкам?

Он поддразнивал меня в точности так, как когда-то дразнили меня за то, что я влюблена в рыжего жеребца.

— Нет, об этом я не скучаю.

— О чем же ты скучаешь?

— У меня сынок умер.

— Почему же ты должна скучать о нем?

— Он же мертв.

— Как и я, — сказал Черный Деготь. И это было правдой. Он умер пять лет назад.