Задание Империи - Олег Измеров Страница 98

– Разве мы с вами встречались в Смольном? – спросил он голосом с легким акцентом, не оставлявшим сомнений в подлиннике.

– Нет… Так обычно обращались к вам… в нашем мире.

– Хорошо. Обращайтесь так, как вы привыкли. Сейчас это не очень важно. – Он подошел поближе и протянул Виктору руку. Виктор, еще не отошедший от неожиданности, опять-таки машинально ее пожал. – Присаживайтесь, Виктор Сергеевич. Прежде чем мы поговорим о деле, хотелось бы знать, есть ли у вас какие-то вопросы ко мне? Задавайте любые. Мне доложили, что вы проявили себя мужественно при нападении агентов германской разведки, так что спрашивайте прямо.

– Ну… как-то не готовил вопросов.

– А вы спросите о том, что наболело. Не стесняйтесь.

– Товарищ Сталин… – Сталин кивнул, приглашая продолжать фразу. – Скажите, вот в России сейчас фашизм или нет? Извините, я просто из другого мира…

– Не извиняйтесь. Прямой вопрос – хороший вопрос. Только вы, Виктор Сергеевич, уже давно дали себе на него ответ. Своей жизнью, поступками. Вы действовали так, как подсказывала ваша совесть человека из будущего. Она вам скажет лучше, точнее меня.

Виктор понял, что по форме ответа нет, но по сути возразить нечего. Наступила пауза. Сталин прошел к своему креслу и сел в него.

– Вы хотите меня спросить, как я, большевик, оказался на этом посту?

– Интересно, конечно, но счел этот вопрос несущественным.

– Почему несущественным?

– Надвигается война, в которой могут погибнуть миллионы… десятки миллионов. На фоне этого…

– Ничего. У нас есть время обсудить и то, и другое.

«Ладно. Похоже, он сам хочет рассказать».

Сталин достал из ящика стола свою знаменитую трубку, подержал в руках, но потом положил на стол. Видимо, не хотел показывать пристрастие к табаку перед некурящим представителем другого мира.

– Чтобы все это понять, надо понять, что произошло в России в семнадцатом году. Я уверен, что и у вас там будут по этому поводу разные мнения. Если бы таблица умножения задевала интересы той или иной власти, ее бы опровергали.

Он вновь сделал паузу. Виктор внимательно слушал.

– Разные слои общества видели будущую революцию по-разному. А она пришла такой, какой никто ее не ожидал. Ее сделали не большевики, не эсеры и анархисты, даже не либералы, хотя они первые начинали готовить взрыв. Революция зрела долго. Вы слышали такое слово: народ-богоносец?

– Да, слышал.

– Так вот, народ-богоносец внутренне, глубоко в душе, не признает никакой власти, ни земной, ни даже небесной, потому что он и есть носитель Бога, божьей воли и святой правды.

«– В чем сила, брат? – В правде…» – А, так вот тут какой смысл-то был!»

– Такой народ может подчиниться государству, судам, церкви, терпеть их, но в душе он никогда не почувствует себя одним целым с ними, жителем одной страны, он всегда будет разделять два понятия: понятие власти – и понятие Родины. Власть для него – угнетение, она всегда неправа, а Родина – это бог, тот бог, которого он носит в себе, и он всегда прав. Бог не может быть неправ, он не может ошибаться – иначе в него не веруют. А если в бога не веруют, он не существует. Может ли народ-богоносец считать, что он не существует? Нет. Если он будет так считать – он погибнет. Как вы думаете?

– Логично.

– Это не свойство одного русского или одного православного народа. Это свойство объединяет народы всей нашей империи. Они не могут быть европейцами, они не могут быть азиатами. Российская империя была построена на том месте планеты, где есть такое естественное явление – народ-богоносец. Хорошо это или плохо? То, что народ видит во власти только чужую силу, – плохо, очень плохо. Это мешает строить хорошее государство, без бюрократов, без казнокрадов и взяточников. Но когда приходят чужеземные завоеватели и разрушают или пытаются разрушать власть, государство, церковь, народ-богоносец создает их снова, объединяется вокруг них и этим завоевывает свое право на жизнь и свободу. И это уже хорошо.

«Черт, как складно излагает. И совсем иначе. Интересно, а в нашей реальности Сталин тоже так считал? Говорил то, что принято, а действовал, исходя из другого? Он же вроде вначале на священника учился?»

– Что же произошло в семнадцатом году? За годы войны власть ослабла. В государстве, церкви, армии перестали видеть опору из-за их слабости. И народ, разные слои его, разные национальности, стихийно, массово, сбросил с себя эту власть, чтобы каждый доказывал всем свою правду. Каждый стал себе бог, власть и судья, брат пошел на брата, отец – на сына. Гражданская война – это не война белых, детей Февральской революции, с красными, детьми Октябрьской. Гражданская война – это война белых и красных за восстановление власти над народом, над его бунтом, непознаваемым и беспощадным, как божий суд. Тогда, в двадцатых, победил Февраль. Но власть, которую он установил, была гнилой, слабой, она привела к голоду и вела к новым, еще большим кровопролитиям. Что бы подсказала в этой ситуации ваша совесть? Быть верным принципам партии Октября и оставаться в стороне только потому, что новое массовое движение не называло себя большевистским? Или использовать опыт борьбы, ошибок, поражений, чтобы избавить народы от нового братоубийства? Скажите, была бы Россия лучше, если бы из фачистского движения, из власти, не были бы устранены авантюристы, мечтавшие о завоевании Индии? Или фанатичные поклонники Гитлера, звавшие очистить Россию от инородцев? Как вы думаете? Мы с вами, Виктор Сергеевич, идем одной дорогой. Только вы идете через технику, через научные знания, а я – через организацию, через руководство страной.

При этих словах Сталин положил раскрытую кисть на синевато-зеленое сукно стола и медленно собрал пальцы в кулак, как бы зажимая в него пространство.

– Конечно, можно сказать, – продолжал он, – что, когда политик борется за власть, он просто хочет власти. Но когда вы, Виктор Сергеевич, работали над предложениями по танкам, по другой технике, по лазеру, чего вы хотели прежде всего? Хотели ли вы славы? Хотели ли вы просто потешить свое самолюбие тем, что даете советы знаменитым в вашем мире людям?

– Нет, конечно, Иосиф Виссарионович. Я хотел помочь им, помочь создать оружие для защиты от фашистов… от Гитлера. – Тут Виктор почему-то вспомнил, что не успел рассказать оружейникам об идее противоснайперского ружья под пятилинейный патрон к пулемету Виккерса, а потом, кто знает, может быть, и возможности такой не будет.

– Вот видите… И я хотел помочь. Мы с вами прекрасно понимаем ту опасность, которая нависла над Россией. Мы с вами понимаем, что в этой ситуации и власть и слава сами по себе ничего не стоят.

«Пусть так. Спорить об этом не время и не место. Но до чего же, однако, красиво излагает. Недаром у нас был культ его личности».

– У вас есть какие-то еще вопросы, Виктор Сергеевич?

– Нет. Точнее, вы их уже разъяснили.