Всемирная история без цензуры. В циничных фактах и щекотливых мифах - Мария Баганова Страница 10

К тому же в Афинах разразилась эпидемия чумы, и это тоже дало повод к недовольству.

Политические противники грозили и обвиняли Перикла, хоры пели насмешливые песни, чтоб его осрамить, издевались над его командованием, называя его трусливым и отдающим отечество в жертву врагам.

Саму же Аспазию обвинители выставляли сводней, поставляющей Периклу молодых любовниц. Плутарх пишет, что Перикл вымолил ей пощаду, очень много слез пролив за нее во время разбирательства дела и упросив судей. Но самого Перикла по приговору суда лишили должности стратега и наложили на него денежный штраф, размер которого некоторые определяют в пятнадцать талантов, а некоторые даже в пятьдесят. Между тем Перикл, хоть и обладал огромной властью, богат не был.

Плутарх:

«Хотя он сделал город из великого величайшим и богатейшим, хотя он могуществом превзошел многих царей и тираннов, из которых иные заключали договоры с ним, обязательные даже для их сыновей, он ни на одну драхму не увеличил своего состояния против того, которое оставил ему отец».

И дома положение его было печально: во время эпидемии он потерял немало близких людей. Умер его сын Ксафипп, с которым уже он уже давно был в ссоре. Перикл потерял тогда также и сестру и большую часть свойственников и друзей, бывших очень полезными помощниками в его государственной деятельности. Однако он не изнемог под бременем несчастий и не потерял величия духа и твердости: его никто не видал даже плачущим ни на похоронах кого-либо из родных, ни впоследствии на могиле, пока наконец он не потерял и последнего из законных сыновей, Парала. Это несчастие сломило его; он старался выдержать характер и сохранить душевную твердость, но, когда возлагал на умершего венок, не мог при виде его устоять против горя, разразился рыданиями и залился слезами; ничего подобного с ним не случалось во всю жизнь.

Между тем афиняне испытывали других стратегов и ораторов, насколько они пригодны для ведения войны; но ни у кого из них не оказалось ни влияния, достаточного для такой высокой власти, ни авторитета, обеспечивающего надлежащее исполнение ее. Афиняне жалели о Перикле и звали его на ораторскую трибуну и в помещение для стратегов. Но Перикл лежал дома, убитый горем, и только Алкивиад и другие друзья уговорили его пойти на площадь. Народ просил простить ему его несправедливость, и Перикл опять принял на себя управление делами и был выбран в стратеги. Тотчас после этого он потребовал отмены закона о незаконнорожденных детях, который он сам прежде внес, — для того, чтобы за отсутствием у него наследников не прекратились совершенно его род и имя. Закон этот был жестоким: на его основании около пяти тысяч человек были лишены афинского гражданства и проданы в рабство. Теперь же беда коснулась самого Перикла. Афиняне, хоть и полагали, что он терпит наказание за гордость и самомнение, пошли ему навстречу и позволили внести сына Аспазии в список граждан и дать ему свое имя [2].

Клавдий Элиан:

«Во время своей стратегии Перикл ввел в Афинах такой закон: если один из родителей не афинский гражданин, дети от такого брака не могут быть признаны афинскими гражданами. Но его самого постигло за это возмездие. Ведь двое сыновей Перикла, Парал и Ксантипп, погибли во время чумного поветрия, у оставшегося же в живых третьего сына, Перикла, мать не была афинской гражданкой, так что по закону, учрежденному отцом, он не пользовался гражданскими правами».

Перикл предпринял новый поход против Самоса, на этот раз успешный. Известно, что в этот раз при осаде он употреблял машины, возбуждавшие тогда удивление своей новизной. Они были сконструированы механиком Артемоном Перифоретом. Его прозвище переводится как «носимый вокруг»: механик был хромоног и почти не мог передвигаться сам, вместо этого его носили на носилках. К тому же он был человек изнеженный, малодушный и трусливый, по большей части сидевший дома, причем двое слуг держали над его головой медный щит, чтобы на него ничего не упало сверху.

Месяцев через девять самосцы сдались. Перикл разрушил их стены, отобрал корабли и наложил на них большую контрибуцию деньгами. Часть ее самосцы тотчас же внесли; другую часть обязались уплатить в назначенный срок, в обеспечение чего дали заложников.

Самосский историк, живший на сто лет позже, рассказывал о страшных жестокостях Перикла. Будто Перикл привез самосских начальников кораблей и воинов в Милет и там на площади продержал их привязанными к доскам в течение десяти дней и, наконец, когда они были уже в изнеможении, велел их убить ударами палки по голове, а тела бросить без погребения. Впрочем, больше никто из историков об этих ужасах не упоминает.

После покорения Самоса Перикл возвратился в Афины, устроил торжественные похороны воинов, павших на войне, и, согласно обычаю, произнес на их могилах речь, которая привела всех в восторг. Когда он сходил с кафедры, все женщины приветствовали его, надевали на него венки и ленты, как на победителя на всенародных играх; но Эльпиника подошла к нему и сказала: «Да, Перикл, твои подвиги достойны восторга и венков: ты погубил много добрых граждан наших не в войне с финикиянами и мидянами, как брат мой Кимон, а при завоевании союзного и родственного нам города».

Эта победа, которой Перикл очень гордился, стала его последней удачей: вскоре он тяжело заболел. Болезнь была тихая, затяжная, с различными колебаниями, медленно изнурявшая тело и постепенно подтачивавшая душевные силы. Лекарства не помогали. Однажды Перикл показал одному своему другу, навестившему его, ладанку, которую женщины надели ему на шею: он хотел этим сказать, что ему очень плохо, раз уж он согласен терпеть и такую нелепость.

Когда Перикл был уже при смерти, вокруг него сидели лучшие граждане и остававшиеся в живых друзья его. Они рассуждали о его высоких качествах и политическом могуществе, перечисляли его подвиги и количество трофеев: он воздвиг девять трофеев в память побед, одержанных под его предводительством во славу отечества. Так говорили они между собою, думая, что он уже потерял сознание и не понимает их. Но Перикл внимательно все это слушал и, прервавши их разговор, сказал, что удивляется, как они прославляют и вспоминают такие его заслуги, в которых равная доля принадлежит и счастью и которые бывали уже у многих полководцев, а о самой славной и важной заслуге не говорят: «Ни один афинский гражданин, — прибавил он, — из-за меня не надел черного плаща», то есть траура.

Анекдоты о Перикле:

Однажды, когда Перикл был очень занят, Анаксагор, уже старик, лежал без призора, накрывши голову, чтобы покончить жизнь, уморив себя голодом. Когда известие об этом дошло до Перикла, он в испуге сейчас же побежал к старику и стал уговаривать его оставить это намерение, оплакивая не его, а себя при мысли, что лишится такого советника в государственных делах. Тогда Анаксагор открыл голову и сказал ему: «Перикл, кто имеет надобность в лампе, подливает в нее масла».