История зеркала - Анна Нимова Страница 10

Целыми днями я томился в чувствах и ходил, погруженный в бесконечные раздумья. При этом стал часто отказываться от еды, и хозяева о чём-то тихо переговаривались, с тревогой поглядывая на меня. Мне стали давать немного меньше работы, а хозяин уже не злился так сильно, когда видел, что я замешкался во дворе, в то время как в таверне ужинают гости.

Во время одного из таких ужинов я поставил перед одиноким гостем тарелку с едой, сам же устроился на скамье неподалеку. Гостя звали Пикар, он считался старым приятелем папаши Арно, вроде, они были родом из одной деревни. Пикар давно перебрался ближе к городу, чем он занимался, я точно не знал, возможно, служил на конюшне у какого-нибудь знатного сеньора, но время от времени наведывался в родные места и, проезжая, останавливался на нашем дворе. Вот и сейчас он сидел напротив, поджав под скамью коротенькие ноги, намеревался ужинать.

Перед собой я видел толстого неряшливого мужчину, неровные волосы его путались и свисали прямо на глаза, один из которых был заметно больше другого. Распухшие пальцы ломали лепешку, крошки катились в разные стороны, и скоро весь пол под ним оказался усыпан хлебом. При этом он очень шумно ел, громко шлепая губами, лицо заблестело от жира, а на и без того нечистой одежде капли, падающие с ложки, оставляли неровные пятна. Зрелище вызвало во мне глухое раздражение, и я решил ненадолго выйти во двор.

Было темно, уходить далеко не хотелось, стоя перед ещё раскрытыми воротами, я вдыхал острый от мороза воздух. В черном небе виднелись крохотные золотистые точки. Иногда они ярко мигали, а затем блеск их становился малозаметным, почти исчезал, и тогда всё вокруг, казалось, погружается в глубокий сон. Такое же оцепенение охватило меня. Голоса из таверны не доносились, окутанный тишиной, какое-то время я простоял, не в силах двинуться с места.

У меня появилось ощущение, что всё это было однажды, уже случалось со мной… Так же трудно становилось дышать, холод и напряжение сдавливали горло, в полной темноте перед глазами метались огни, и где-то совсем рядом слышался шум, похожий на топот лошадей… Всё это было, было – так же немного кружилась голова, я стремился к огням, и волнение билось в груди, отзываясь на стук за спиной, я почти задыхался от отрывистых ударов…

Очнувшись, я понял, что действительно слышу конский топот. Сначала где-то вдали, со стороны леса он послышался едва различимо, и вроде совсем затих, как вдруг снова появился. Всё ближе отчетливо раздавался глухой стук, теперь настолько близко, что под ногами вздрагивала земля, не оставалось сомнений: всадник держит путь в нашу сторону.

Наконец, из темноты вырвался и стремительно въехал на двор какой-то человек. Натянув поводья, он ловко осадил лошадь и спрыгнул на землю, резко повернувшись, неожиданной хлопнул меня по плечу.

– Что смотришь так странно, не узнал меня? А я тебя ещё тогда в лесу хорошо приметил… Помнишь, мы заезжали к вам на ночь?

Но я молча смотрел на него. Сердце моё билось так сильно, должно быть, услышали в таверне. Я узнал всадника, едва тот успел коснуться земли. Он был одним из гвардейцев, сопровождавших Ансельми и людей со смуглыми лицами по дороге в Париж.

* * *

11

В то время королевских гвардейцев отличала большая простота, одежда их ещё не имела такого количества золотых и серебряных нашивок. Гвардеец, посетивший нас тем вечером, был молод, о чем свидетельствовало гладкое лицо и порывистые движения, но носил плащ с нашитой лилией и шпагу – этого было достаточно, что бы ему сразу оказали знаки внимания.

На пороге гостя встретил папаша Арно, гвардеец приветствовал хозяина таким же ударом в плечо. Причина столь необычного дружелюбия быстро прояснилась – мы почувствовали довольно крепкий запах вина, то ли он пил его за обедом, то ли подкрепился в пути. Новый гость оказался сильно голоден, я поторопился принести жареную свинину и переставил блюдо с лепешками со стола, где заканчивал ужин Пикар. Тот косо посмотрел на меня, но промолчал.

Устраиваясь, гвардеец продолжал начатый разговор.

– Хорошо, что запомнил к вам дорогу, чего ради гнать лошадь ночью.

Он явно расположился поговорить и что собеседников немного, не особенно его останавливало. Выяснилось: гвардеец ехал в Лион, но задержался и не успевал добраться до места. Тут, на его счастье, он вспомнил, как останавливался у нас прошлым месяцем и решил свернуть заночевать. Дорогу удалось найти достаточно легко…

Всё время разговора я провел, прижимаясь к стене в самом темном углу таверны. Стараясь, насколько возможно, придать лицу равнодушный вид, я на самом деле напряженно ловил каждое слово. Это оказалось довольно трудно, к словам, в которые я вслушивался, добавлялись мои собственные мысли, было нелегко отделить одно от другого.

Интересно сейчас посмотреть на своё лицо в зеркале, – подумалось мне. Мысль о зеркале притянула мысли об Ансельми, и я поспешно прижал руку к груди, что бы хоть немного умерить биение сердца.

Что-то подсказывало: в ответ на мои настойчивые прошения этим вечером мне предлагается возможность узнать о моем друге – позволю так себе его называть – но оказалось, я к этому совершенно не готов. Много раз, оставаясь один, я шептал слова, обращенные к нему, теперь же понял: мечты и реальность могут не совпадать, и, оказавшись перед лицом некой возможности, я не представлял, как лучше ей распорядиться. Но ни разу не усомнился: гвардеец знает об Ансельми, и мог бы мне рассказать. Сознавая, что на размышления остается слишком мало времени, я до боли искусал пальцы, пытаясь придумать, как поступить. Сам же про себя бормотал ругательства, что так много времени потратил на бесплодные мечтания и не придумал ничего стоящего…

Во время ужина Пикар недобро косился в сторону гвардейца, но в разговор так и не вступил. Губы его кривила усмешка, один глаз совсем закрылся, а лицо перекосилось, словно во рту у него оказалось что-то очень едкое. Наконец он поднялся и, стерев ладонями остатки жира со щёк, принялся собирать вещи. Вытащив из-под стола свои мешки, Пикар, пошатываясь от тяжести, дошел до двери, распахнув её настежь, отправился через двор в дом напротив. До нас долетало его недовольное бормотание.

Увидев это, гвардеец запротестовал.

– Ну нет, хозяин, в твой сарай я бы и лошадь не поставил, а ты хочешь меня заставить там спать.

Папаша Арно постоял в раздумье, потом махнул рукой.

– Можете оставаться здесь, как в прошлый раз.

Убрав со стола и дождавшись, когда мамаша Арно отправится наверх, я привычно расположился в кухне. Посветив на меня, хозяин кивнул напоследок и нацепил светильник на торчащий из стены крючок.

Оставшись один, гвардеец некоторое время прохаживался по таверне; сквозь занавесь я, не отрываясь, следил, как в неровном свете движется его тень. Было слышно, как он отстегнул шпагу, с легким звоном она легла на пол. Потом шаги стихли, видимо, он выбрал себе подходящее место и улегся спать.

Я по-прежнему сидел неподвижно, но с каждым мгновением волнение мое росло, стараясь не задрожать, я с силой сжал колени руками. Нас разделяло всего несколько шагов, и я подумал, что никогда себе не прощу, если этой ночью не решусь их сделать. Переступив однажды через запрет говорить с незнакомцем, я более не вспоминал о нём, во мне родилось некое суждение, что я сам в воле решать, как мне следует поступать. В голове проносились какие-то обрывки из слов, но они не складывались даже в начало разговора. Объяснение моих затруднений было довольно простым: в тот момент я не понимал, чего ждать от разговора, хочу ли просто узнать, как здоровье Ансельми, или выяснить о нём нечто большее… У вопросов не было истиной цели, по сути, они были всего лишь те неясные мечты, и так же смутно мне представлялось, как с их помощью добиться чего-то значительного. Время бежало, а я всё сидел, то сосредоточенно размышляя, то предаваясь воспоминаниям.