Герои Смуты - Вячеслав Козляков Страница 10

Прокофий Ляпунов пытался представлять порядок в беспорядке, думая о возвращении к привычному ходу дел. И этот порядок он примерял, скорее всего, к одному из следующих по рангу претендентов на царство — боярину князю Василию Васильевичу Голицыну. Гетман Станислав Жолкевский в своих «Записках» тоже передавал слух о совместных действиях Ляпуновых с князем Василием Голицыным при устранении князей Шуйских от власти: «Носилась такая молва, что это сделалось по наущению Голицыных, ибо вышеупомянутые (то есть Ляпуновы. — В. К.) были клиентами их, и один из старших Голицыных князь Василий, когда Шуйский был низвергнут, по знатности своего происхождения, благородству, влиянию и уму, которым обладал, явно питал надежду на обладание государством» [50]. Как и бывает во времена политической неустойчивости, недостатка в фантастических прожектах и в объявлении имен претендентов на царскую власть не было. Оценить справедливость выбора и историческое предвидение можно только с исторической дистанции, несчастным же и полностью дезориентированным современникам, над которыми довлело полное нестроение, даже призрачная возможность устройства казалась уже спасительной. Такими обстоятельствами обычно и пользуются авантюристы и политические проходимцы, для которых это и есть самое дорогое время. Несмотря на то что доля авантюрности была в характере Прокофия Ляпунова, речь, конечно, не о его позиции и не о его действиях в тот момент.

Князь Голицын и Прокофий Ляпунов должны были считаться с еще одной политической угрозой, связанной с приходом под Москву калужского самозванца — «царя Дмитрия Ивановича». «Царик» думал, что снова наступил его час, однако им всего лишь собирались воспользоваться как «пугалом» для того, чтобы все были сговорчивее при устранении от власти Шуйского. «Карамзинский хронограф» сохранил детали циничных переговоров сторонников самозванца, пришедших с ним из Калуги и вставших в лагере в Коломенском (в том самом, где уже при начале правления Шуйского видели его врагов, собравшихся в армию Ивана Болотникова). Из лагеря Лжедмитрия II обратились в Москву — скорее всего, к тем боярам и другим служилым людям, с кем когда-то вместе они служили в Тушине. План состоял в том, чтобы убрать с дороги обоих надоевших претендентов: «чтоб оставил царь Василей царство, а мы де своево вора, что называется царевичем Димитрием, и поймаем и приведем к Москве» [51]. Согласно «Новому летописцу», инициатива переговоров принадлежала, напротив, самим москвичам, обратившимся к сторонникам самозванца. Когда в июле 1610 года «на Москве на царя Василья пришло мнение великое», начались съезды и уговоры, «чтоб они отстали от Тушинского, "а мы де все отстанем от Московского от царя Василья"», — что и было обещано: «Тушинские ж воры лестию им сказаша, что отстанем, а выберем сопча государя».

Разрешить спор о том, кто начал переговоры, трудно. Возможна и третья версия: что вся переговорная игра шла под контролем Лжедмитрия II, который в случае ее удачного завершения оставался бы единственным «царственным» претендентом. Думать так заставляет сообщение о сведении с престола царя Василия Шуйского еще в одном повествовательном памятнике времен Смуты — «Сказании» келаря Троице-сергиева монастыря Авраамия Палицына. Он писал, что действительно призыв к переговорам шел из лагеря самозваного царя Дмитрия: «Бывший же правители у ложнаго царя неправ совет изъявляют защитником царьствующаго града Москвы: Вы убо оставите своего царя, — глаголюще Василиа, — мы також-де оставим своего и изберем вкупе всею землею царя и станем обще на Литву» [52]. Однако как только условие с избавлением от царя Василия Шуйского было выполнено, тушинцы немедленно отказались от своих слов, насмехаясь над наивностью поверивших им бояр. По словам автора «Нового летописца», из подмосковного лагеря самозванца начали поучать москвичей: «что вы не помните государева крестново целования, царя своего с царства ссадили, а нам де за своево помереть» [53]. Расчет бояр на избрание нового царя «всею землею», на земском соборе, после того, когда не будет ни Шуйского, ни «Дмитрия», не оправдался. С отказом от законного царя Василия Шуйского ситуация только усугубилась.

На что же тогда могли рассчитывать боярин князь Василий Голицын и поддержавший его Прокофий Ляпунов? Да всё на то же манившее многих избрание на Московское царство. Князь Голицын был очень осторожен (вспомним его непоследовательность под Кромами) и предпочитал пока что оставаться в тени, снова связав себя какими-нибудь воображаемыми веревками. Но где-то и он не удержался. На переговорах с поляками в 1615 году хорошо информированные в русских делах дипломаты Речи Посполитой вспомнили эпизод с поведением князя Голицына, в самый момент сведения с престола царя Шуйского. Свидетельство, в котором сказано и о Ляпуновых, стоит привести целиком: «А князь Василий Голицын еще в тот час, которого дня князя Василия Ивановича с господарства складали, и бояре со всякими людьми за Деревянный город в поле для совету вышли, и он смотря на город вымовился и дался узнать многим дворяном, што он сам господарем Московским быти умышлял». Конечно, задержанного в плену посла князя Василия Голицына выгодно было обвинить в чем-нибудь подобном. Но по дипломатическому обычаю такие ответы основывались на проверенных фактах, только трактовавшихся с точки зрения собственной пользы. Многие, наверное, слышали вырвавшиеся у князя Голицына в виду Москвы слова о желании царствовать. Отсюда, как считали в Речи Посполитой, и началась агитация Захара Ляпунова, прямо предлагавшего избрать боярина в цари: «За чим дворяне з Резани, Захарей Лепунов с товарыши учали в люди вмешати и сами о том в-голос говорити, штоб князя Василия Голицына на гос-подарстве поставити» [54]. Но вся эта агитация если и была, то имела смысл лишь в условиях нестабильности, наступившей с началом «междуцарствия».

Спустя некоторое время в Москве, как известно, возобладала другая кандидатура — королевича Владислава. Договор об этом был заключен с клушинским триумфатором гетманом Станиславом Жолкевским 17 августа 1610 года. Правда, уже несколько дней спустя после заключения договора гетман Жолкевский получил другие королевские инструкции от присланного из-под Смоленска управлять делами польско-литовского гарнизона Александра Госевского [55]. Поэтому-то Жол-кевскому, находившемуся в Москве, приходилось делать всё для того, чтобы скрыть планы короля Сигизмунда III. Жолкевский убеждал патриарха Гермогена, что никакой угрозы православию будущий династический союз с Речью Посполи-той не несет, — и даже в чем-то добился успеха. Судя по его докладам королю Сигизмунду III, он был сторонником постепенного сближения двух государств, напоминая, что и самой польской Короне и Великому княжеству Литовскому понадобилось более полутора веков для объединения в полноценный государственный союз. Однако под Смоленском побеждали другие советники короля, толкавшие его к немедленному захвату Смоленска, Москвы и всего, что только можно в Московском государстве.