Ференц Лист - Мария Залесская Страница 106

Подобные умозаключения говорят о непонимании личности Листа и характера отношений, связывавших его и Каролину. Лист не просто дорожил этими отношениями — он искал в них спасение. Недаром он писал об «отечестве, домашнем очаге и алтаре». Именно к ним он стремился всю жизнь и был фактически лишен их всю жизнь. В законном браке с Каролиной он обрел бы тот «тихий рай», который после отъезда из Веймара уже не ассоциировался им с каким-то определенным географическим объектом, но воплощался в мечте о семье, о доме — безразлично, где он будет расположен, лишь бы был недосягаем для любых внешних потрясений. Решимость Листа произнести перед алтарем клятву верности любимой женщине была сильна как никогда — об этом однозначно свидетельствуют и его письма.

Словно продолжением процитированного выше письма Каролины являются строки из ответа Листа от 8 марта 1865 года великому герцогу Карлу Александру, недоумевавшему, почему долгожданный брак не заключен даже спустя год после смерти Николая Витгенштейна: «Вот уже более трех лет, как я полностью отрекся от всего этого… Содержание и постоянство некоторых исключительных чувств не зависит от тех или иных внешних решений. „У сердца есть свои причины, которых не понимает разум“ [570]. Так вот, эти причины для меня были и останутся навечно безусловно решающими» [571].

Почему Лист так легко подчинился решению Каролины? Потому, что два глубоко верующих человека слишком хорошо понимали друг друга. Чтобы заслужить счастье быть вместе в вечности, нужно отказаться от преходящего земного счастья. Отныне они должны были пойти разными путями, после конца которых воссоединиться. Вот и всё. Оба верили в неотвратимость как возмездия, так и воздаяния. Отсюда и спокойное принятие неизбежного.

Но во времена Листа подобные умонастроения уже стали скорее исключением, чем правилом. Вера, разъедаемая коррозией «просвещения», теряла свои позиции. Начинали набирать силу идеи, которые впоследствии станут в широком смысле называть либеральными. Во главу угла ставился не Бог, а человек, стремящийся к освобождению личности от любых пут, в том числе и религиозных. Неудивительно, что Лист с его искренней верой не находил понимания даже среди таких близких ему людей, как Корнелиус и Таузиг. Отсюда и объяснения его поступков «в духе времени»: разлюбил, побоялся потерять личную свободу и т. д.

Вскоре Каролина переехала с площади Испании на улицу Бабуина (via del Babuino), дом 89. Лист снял апартаменты неподалеку, на улице Феличе (via Felice) [572], дом 113, чтобы иметь возможность как можно чаще видеться с Каролиной. Он много гулял в одиночестве по Риму; в задумчивости бродил по параллельной с улицей Феличе улице Пурификационе, где родился его сын Даниель, вспоминал прошлое… И при этом интенсивно работал над «Легендой о святой Елизавете», вновь и вновь возвращаясь мыслями к «своей Елизавете» — Каролине. А она тоже находила успокоение в творчестве: писала труды по истории Церкви.

В Рождество, 25 декабря, Лист сообщил Бландине: «Моя жизнь здесь протекает более мирно и гармонично и более организованно, чем в Германии. Я надеюсь, что это будет благоприятно для моей работы и поспособствует ее благополучному завершению. Я живу в очень красивой квартире, очень близко к Пинчо, на втором этаже. По воскресеньям я регулярно хожу в Сикстинскую капеллу, чтобы очистить и закалить свой дух» [573].

Шли месяцы, а жизнь Листа словно застыла. Он, привыкший без конца переезжать с места на место, вести интенсивную концертную жизнь у всех на виду, в окружении огромного числа поклонников и друзей, теперь фактически жил как монах. Зато работа над «Легендой о святой Елизавете» подходила к концу.

При этом круг учеников Листа снова стал расширяться. В начале июня он познакомился с молодым итальянским музыкантом Джованни Сгамбати (Sgambati; 1841–1914), обучавшимся музыкальному искусству на образцах церковной музыки и уже успевшим проявить себя и как композитор, и как дирижер, и как пианист. Отдав должное его разностороннему таланту, Лист не только стал преподавать ему, но и приблизил к себе. Сгамбати под руководством Листа изучал его фортепьянные и симфонические произведения и вскоре стал выступать с ними в концертах. Лист отмечал, что его новый друг прекрасно справляется с техническими трудностями и тонко чувствует оркестр; в 1866 году он уже дирижировал «Данте-симфонией». Интересно, что после отъезда Листа из Италии (1869) Сгамбати совершил длительное путешествие в Германию, где свел личное знакомство с Вагнером. Именно Вагнер рекомендовал музыкальному издательству «Шотт» [574] печатать собственные сочинения Сгамбати [575].

Лист с удовлетворением воспринял известие, что Вагнер наконец-то получил окончательную амнистию и разрешение проживать в саксонских городах (до этого, весной 1861 года, саксонское правительство уже разрешило Вагнеру въезд в Германию, за исключением самой Саксонии). В начале июля в Бибрих (Biebrich), где тогда проживал Вагнер в доме на берегу Рейна, приехал Ганс фон Бюлов, а через два дня к нему присоединилась Козима. Все были необычайно рады новой встрече, новым творческим планам. Гости пробыли в Бибрихе до середины августа, проводили чудесные летние вечера, принимали участие в домашних концертах и спектаклях. Именно тогда Вагнер стал замечать, что отношение к нему Козимы, жены его лучшего друга, постепенно меняется. Исчезла былая робость, а когда однажды Вагнер спел в ее присутствии «Прощание Вотана с Брунгильдой» из «Валькирии», на лице молодой женщины появилось выражение экстатического восторга. Вспоминая тот далекий эпизод, Вагнер пишет: «…экстаз ее имел радостно просветленный характер. Здесь всё было молчание и тайна. Но уверенность, что между нами существует неразрывная связь, охватила меня с такой определенностью, что я не в силах был владеть собственным возбуждением. И оно выливалось у меня в самой необузданной веселости. Провожая Козиму во Франкфурте по открытой площади в гостиницу, я вдруг ни с того ни с сего предложил ей сесть в стоявшую тут же пустую ручную тележку и отвезти ее так в отель. Недолго думая она согласилась. Я растерялся и потерял всякое мужество привести в исполнение свой безумный план» [576].