Плач к Небесам - Энн Райс Страница 108

«Это может оказаться сущей ерундой, — твердо сказал онсебе уже в семнадцатый раз. — Этот Руджерио, наверное, директоркакого-нибудь маленького театрика в Амальфи или еще где-нибудь. И они хотятсвозить меня туда и устроить что-то вроде проверки... Но за пятьсот дукатов?»Он покачал головой.

* * *

Но, как бы ни тревожило его происходящее, Тонио не мог недумать о светловолосой художнице. Он еще не оправился от потрясения, вызванногоновостью о том, что она — вдова, и стоило ему хоть на миг отвлечься от своихмыслей, как перед его глазами снова вставала она сама в траурном платье изчерной тафты и та комната, полная картин.

Никаких фиолетовых лент, фиолетовых бантов. И она теперьвдова. Это был единственный цвет, который ей шел, не считая цвета ее волос. Иеще тех красок, которыми были написаны ее картины. Конечно, то были ее картины.

Как по-дурацки он вел себя — мычал что-то невразумительноеда глазел на нее. А ведь много раз мечтал оказаться с ней наедине! И когданаконец это произошло, все испортил!

А может быть, вполне может быть, что из какого-нибудь уголкапалаццо она слышала, как он пел.

Внезапно Тонио вспомнил ее картины. Невероятно, что это онаих написала! И все же он видел художницу среди полотен. Холст перед ней былгромадный, и если бы только он вспомнил, какие фигуры были изображены на нем,он мог бы сопоставить их с другими.

То, что она создала все это, было удивительно. И он понялтеперь, что она была замужем за тем пожилым человеком, которого он всегдасчитал ее отцом, и вся жизнь этой женщины предстала перед ним в новом свете. Онживо вспомнил их первую встречу, ее слезы, ощущение глубокого страдания, скоторым он столкнулся — пьяный, грубый и в то же время мучимый красотой имолодостью светловолосой незнакомки.

Она была замужем за тем стариком, а теперь она свободна.

И рисовала она не только простых дев и ангелочков. Онаизображала великанов, леса, бушующее море.

Тонио стоял посреди затемненной спальни и слушал звон колоколоввдали, похожий на тихое, печальное эхо. Маленькие каминные часы с росписьюспешили.

Он застегнул жилет, оправил камзол и двинулся к двери.Может, все забыли о нем. И Гвидо, конечно же, вместе с графиней. В доме былотак тихо.

Но на дальней лестничной клетке горел яркий свет. Навостривуши, Тонио различил голоса. Развернулся и бросился к черной лестнице.

* * *

Ночь по-прежнему была очень теплой. Вступив на траву, онувидел над головой россыпь звезд разной яркости. Некоторые из них виднелись такясно, что были почти желтыми или даже розовыми, тогда как другие оставалисьлишь крохотными точечками белого света. В небе плыли облака. Задрав голову, онневольно пошатнулся: ему показалось, что движутся сами небеса или вообще всяземля.

Свет лился из окон гостиной. Прильнув к стеклу, Тониоувидел, что маэстро Кавалла все еще не ушел. Гвидо говорил с синьором Руджерио,а синьор Руджерио, похоже, что-то описывал, чертя пальцем на голой поверхностистола. Графиня смотрела на них.

Тонио повернул прочь. Несмотря на возбуждение, он понимал,что входить ему не следует.

Он быстро прошел по саду, почти пробежал между розовыхкустов и замедлил шаг, приближаясь к отдельно стоявшему флигелю, который былпогружен во тьму. На миг луна ярко осветила землю, и, пока облака снова незакрыли ее, Тонио успел разглядеть, что двери все еще открыты. Он медленнодвинулся к дверям. Под ногами шуршала трава. Будет ли он не прав, если войдет,когда все столь опрометчиво распахнуто? Он сказал себе: «Я только постою удверей».

Робко положив ладонь на косяк, он увидел перед собойкартины. Тьма поглотила их краски, но лица изображенных были различимы.Медленно проступил облик архангела Михаила, а потом белые части того полотна,что еще не было закончено. Шаги Тонио громко отдались на шиферном полу, и,медленно сев на скамеечку, стоявшую перед этим холстом, он стал разглядыватьгруппу белых фигур, переплетавшихся между собой на фоне, призванном изображатьтемную массу деревьев.

Он сходил с ума из-за невозможности увидеть художницу итревожился из-за того, что вторгся сюда помимо ее воли. Ему не хотелось трогатьее кисти, горшочки с краской, так аккуратно закрытые, или ткань, которая всложенном виде лежала сбоку. Но эти предметы завораживали его. Он вспомнил, какдевушка сидела здесь, и снова услышал ее голос, его чудесный тембр, и некоторуюнеразборчивость слов и только теперь понял, что она говорила с легким акцентом.

Секунду поколебавшись, он взял со стоявшего рядом столаспички и зажег свечу.

Огонек вспыхнул. Когда пламя разгорелось, комнату залилровный свет. На огромном холсте у стены проступили краски. Оказалось, что накартине изображены нимфы, танцующие в саду, — златоволосые, вполупрозрачных платьях, едва прикрывавших их гибкие тела, с гирляндами цветов вмаленьких руках.

Это нисколько не походило на целомудренные, мрачноватыенастенные росписи в часовне графини. Картины были гораздо более живыми и приэтом еще более мастерски написанными. «Почему бы и нет?» — подумал Тонио. Ведьчего только он сам не освоил в вокальном искусстве за три года! Разве неестественно, что за это время она также совершенствовалась в своем искусстве? Ивсе же он видел в лицах нимф нечто, безусловно связывавшее их с тем ликом ДевыМарии в часовне, которым он столько раз восхищался. Он не мог оторвать глаз отобнаженных рук и ног танцующих нимф и даже издал восхищенный возглас,заставивший его самого устыдиться.

Краска на картине была свежая, он мог, коснувшись, размазатьее. Но он не собирался трогать картину. Ему достаточно было смотреть на нее изнать, что нарисовала все это светловолосая художница.

Он вспомнил рассказ Гвидо о похоронах в Сицилии. Так значит,она — та самая английская кузина, маленькая вдова, которая была так напуганажуткими катакомбами, что пришлось ее оттуда выводить. Да, ведь действительно онзаметил у нее акцент, придававший ей еще большее очарование. Тонио подумал, чтотеперь, когда она осталась одна, без мужа, ей могло быть еще хуже, чем в порузамужества.

Ему стало грустно, бесконечно грустно. Он понял, что всегда,когда видел ее, в любом месте, среди какой угодно шумной толпы, она всегдаказалась ему очень одинокой.