Марш Смерти Русского охранного корпуса - Андрей Самцевич Страница 11

В приказе, подписанном Скородумовым и Штейфоном, среди прочего, говорилось, что «12 сего сентября мною получено распоряжение германского командования за № 1 с согласия сербских властей о призыве русской эмиграции в Сербии для формирования Отдельного русского Корпуса.

Командиром Русского Корпуса назначен я».

Далее Скородумов объявил набор всех военнообязанных в возрасте от 18 до 55 лет, оговорившись, однако, что «в первую очередь подлежат набору лица, проживающие в Белграде и его окрестностях» и что «охраняя личные интересы каждого эмигранта, я разрешаю явиться в первую очередь всем желающим и свободным».

Для медицинского освидетельствования новобранцев приказывалось создать пять врачебных комиссий. Бывшие военнослужащие пехоты и кавалерии должны были явиться в Топчидерские казармы к 9.00 18, артиллеристы и ранее не служившие лица – 19, казаки – 20, а военнослужащие технических войск и авиации – 21 сентября. Все, кто не мог прибыть на сборный пункт в указанные сроки, были обязаны, указав причины, зарегистрироваться в те же дни в Русском доме. Всем поступающим в корпус была обещана постановка на все виды довольствия по нормам германской армии, а ставки для обеспечения семей должны были быть объявлены дополнительно. Каждому рекруту надлежало принести с собой две смены белья, постельные и умывальные принадлежности, нож, ложку и кружку. Заканчивался приказ фразой «С Божьей помощью, при общем единодушии, и, выполнив наш долг в отношении приютившей нас страны, я приведу вас в Россию» [90].

Как можно видеть, приказ был выполнен в очень «обтекаемой» с юридической точки зрения форме: с одной стороны, объявлялась всеобщая мобилизация эмигрантов, а с другой – присутствовало разрешение о явке в первую очередь желающих и свободных. По нашему мнению, Скородумов использовал своеобразный психологический прием, внедряя в среду эмиграции мысль, что так или иначе, мобилизованы будут все годные для прохождения службы лица, но в начале желающим предоставляется право добровольной явки. Не менее «обтекаема» и фраза «я приведу вас в Россию»: не содержащая в себе прямого указания на отправку корпуса на Восточный фронт, она была призвана сыграть на чувствах эмигрантов, желающих участвовать в боях против Красной армии. И, наконец, сообщение о формировании «Русского корпуса» вместо группы заводской охраны и сокрытия истинной цели его создания следует признать прямой дезинформацией и обманом потенциальных добровольцев.

Определенный эффект среди эмиграции данные приемы действительно возымели. Например, эмигрант Сергей Афанасьев желал вступить в ряды формирования именно в надежде попасть на восток и изменил свои планы, записавшись в ряды Организации Тодта (ОТ), после разговора с немецким оберстом, объяснившим тщетность этих надежд [91].

Другой русский беженец, Сергей Смирнов (сын которого служил в корпусе), 1 октября писал своему племяннику, уже упоминавшемуся Сергею Герценштейну: «еще далеко не известно назначение корпуса: есть разговоры, что он идет в Россию, чтобы там, в тылу у немецкой армии, быть помощным органом, т. е. держать гарнизоны и т. п. Это национальное дело, и каждый должен в нем участвовать. Но есть или, вернее, была определенно другая версия: что это для работы против повстанцев. В таком случае, мое мнение, что это не наше дело, не русских гостей здесь в течение 20 лет» [92].

Кирилл Александров приводит утверждение Скородумова, что финансовые средства на развертывание формирования поступили не только от группенфюрера Нойхаузена, но и от американского консула в Белграде (50000 динаров) [93]. Но, так как все дипломатические органы США прекратили работу на территории бывшей Югославии еще в апреле, речь идет лишь об очередных домыслах бывшего генерала.

14 сентября произошло событие, которое сам начальник русского бюро описывал как свой трехдневный арест. По его словам, кроме приказа о его задержании из Берлина было прислано распоряжение о снятии с должности оберста Кевиша [94]. Налицо, по крайней мере, логическая нестыковка, как Кевиш мог продолжать оставаться на своей должности, если приказ о его смещении был отдан на таком высоком уровне?

На самом деле, Скородумова пригласили в СД для дачи объяснений перед комиссией во главе с оберштурмбаннфюрером Карлом Краусом. На допросе присутствовали и офицеры Вермахта, мягко пытавшиеся убедить бывшего генерала в невозможности формирования какого-либо «Русского корпуса». Затем руководителя бюро отвели в одну из комнат в канцелярии СД, объявили почетным гостем и предложили располагаться как дома. В знак протеста Скородумов отказался от приема пищи. 16 сентября с него взяли расписку о неразглашении сведений о немецкой политике на востоке и отвезли домой, запретив какую-либо политическую деятельность. Тогда же он был снят с поста начальника бюро по делам русской эмиграции [95]. Приглашенный вместе с ним Ланин просидел под арестом 22 дня, а сразу после освобождения, вместе с Чухновым, был командирован в Кладово [96].

Противники формирования, узнав об этих событиях, резко активизировали свою деятельность, начав забрасывать немецкие инстанции доносами, обвинявшими Скородумова в уголовных преступления дореволюционного периода и принадлежности к масонской ложе Великого Востока, а Штейфона в его еврейском происхождении. Было получено даже еще более странное ходатайство с требованием смещения Скородумова с должности за «авантюрные действия испортившие отношения с сербами». В Русском доме несколько бывших генералов и старших офицеров устроили бурный митинг, дошедший до срывания со стены приказа о призыве. Остановить его смог генерал Кириенко, в самый острый момент скомандовавший «смирно», произнесший патетическую речь и попросивший всех «трусов» удалиться из зала. Штейфон объявил, что продолжает формирование, а приказ был водворен на прежнее место. Вместе с тем, чуть позже он официально отказался от своей подписи под ним [97].