Пересвет. Инок-богатырь против Мамая - Виктор Поротников Страница 11

Крестоносцы победили гордых пруссов после упорнейших и жесточайших войн, пролив реки крови. Завоевывая Пруссию шаг за шагом, тевтонские рыцари повсюду первым делом строили крепости как оплот своего владычества. Некоторые из немецких крепостей пруссы сумели разрушить во время Великого восстания, которое было подавлено крестоносцами с большим трудом. Восставшие пруссы взяли и Рудавский замок, превратив его в руины. Со временем крестоносцы не только восстановили крепость на реке Рудаве, но и значительно ее расширили.

Центральная цитадель Рудавского замка возвышалась на обрывистом мысе над рекой Рудавой, воды которой омывали подступы к ней с трех сторон. С восточной стороны к цитадели примыкали каменные стены и башни Новой крепости, возведенной тевтонцами после подавления восстания пруссов. Перед стенами и башнями Новой крепости был проложен глубокий ров, заполненный водой из Рудавы. Проникнуть в Рудавскую крепость можно было только через единственные ворота, устроенные в чреве огромной башни, к которым вел широкий мост через ров. Этот мост на ночь поднимался с помощью железных цепей и подъемного механизма, установленного на верхнем ярусе воротной башни.

Литовское войско подступило к Рудавскому замку на исходе дня. Уже в вечерних сумерках Ольгерд погнал своих воинов на штурм Рудавской крепости, даже не дав им перевести дух после долгого дневного перехода. Ольгерд прекрасно сознавал, что времени на взятие Рудавского замка у него совсем немного. Через день-два сюда нагрянут конные и пешие отряды крестоносцев, которые приложат все усилия, чтобы уничтожить полки Ольгерда и Кейстута до последнего человека. Тевтонским рыцарям, приученным к строгой дисциплине, не потребуется много времени, чтобы собраться в поход. Это Ольгерд знал по собственному опыту.

Литовско-русская рать навалилась на Рудавскую крепость сразу с трех сторон. Это была обычная уловка Ольгерда. Таким образом, идущие на штурм полки Ольгерда вынуждали неприятеля бросить на отражение приступа все свои силы, оставляя практически без присмотра, казалось бы, самую неприступную стену замка. Но именно по этой неприступной стене, как правило, вскарабкивались в осаждаемую вражескую крепость самые ловкие из литовских ратников, используя лестницы, веревки, железные крючья и клинья. Случилось так и на этот раз. Покуда защитники Рудавского замка отбивались от наседающих русичей и литовцев на стенах Новой крепости, в это самое время в цитадель замка поднялись по выщербленной стене Южной башни три десятка жемайтов. Эти смельчаки подобрались к подножию угловой Южной башни по льду реки Рудавы. Перебив немногочисленную стражу, тридцать жемайтов выбрались из цитадели в Нижнюю крепость и открыли ворота для полков Ольгерда и Кейстута.

Почти все защитники Рудавской крепости пали в неравной схватке, среди них оказались не только дружинники Монвида, но и немецкие рыцари, их слуги и кнехты. Израненный Монвид был взят в плен.

Когда литовские воины подвели истекающего кровью Монвида к Ольгерду, тот торжествующим голосом произнес:

— Как видишь, племяш, я все-таки добрался до тебя! Славное убежище ты себе подыскал, племяш, но ни каменные стены, ни германские мечи не защитили тебя от моей мести. Вот ты передо мной. Что хочешь сказать мне перед смертью? Ты много вреда мне причинил, племяш, поэтому пощады не жди.

— Сожалею, что не мой меч тебя прикончит, дядя, — хрипло промолвил Монвид, без страха глядя в глаза Ольгерду. — Пусть я умру сегодня, но и ты, дядюшка, сдохнешь уже завтра. Скоро к Рудавскому замку подступит войско крестоносцев. Путей к отступлению у тебя нет, ты сам сунул голову в петлю. Помолись своим языческим богам, дядя, чтобы они с честью приняли твою тень в царстве мертвых.

Монвид торжествующе расхохотался, обнажив белые крепкие зубы.

— Ах ты собака! — Ольгерд замахнулся на Монвида плетью, но сдержался и не нанес удара. Он сделал знак своим дружинникам: — Ну-ка, братцы, повесьте этого негодяя повыше!

Во внутреннем дворе крепости возвышался могучий дуб. Воины Ольгерда закрепили веревку с петлей на конце одной из узловатых нижних ветвей дуба, затем они усадили Монвида в седло, подведя коня под веревочную петлю. Кто-то накинул удавку Монвиду на шею, чья-то рука огрела плетью коня. Жеребец рванулся вперед. Монвид вылетел из седла и повис на раскачивающейся веревке. Он дико вращал глазами и яростно скалил зубы, как волк, угодивший в ловушку. Монвид был могуч телом, к тому же на нем были надеты тяжелые доспехи — веревка не выдержала и оборвалась. Монвид со стоном упал на землю.

Ольгерд выругался и приказал своим телохранителям снова повесить Монвида.

Дружинники расторопно исполнили приказ Ольгерда. Однако веревка опять не выдержала, и израненный пленник вновь оказался на земле.

Когда воины Ольгерда стали вешать Монвида в третий раз, уже сняв с него доспехи, тот изловчился и выхватил из-за пояса у одного из Ольгердовых гридней небольшой нож, резанув им себя по горлу. Мигом хлынула кровь, по телу Монвида пробежали судороги. Он скончался прямо на руках у своих палачей, которые так и не успели опять посадить его в седло и накинуть ему петлю на шею.

Разъярившийся Ольгерд набросился на своих дружинников, награждая их зуботычинами и хлесткими ударами плети. При этом Ольгерд осыпал гридней самой грубой бранью, мешая в кучу литовские и русские ругательства.

Такое поведение Ольгерда невольно покоробило Пересвета, видевшего все это вместе с несколькими тысячами русских и литовских воинов, столпившихся на центральной площади вокруг дуба. Но еще более неприятное впечатление произвело на Пересвета то, что Ольгерд, не владея собой от ярости, стал пинать ногами бездыханное тело Монвида, после чего он повелел вздернуть мертвого племянника на дубовом суку.

— Возьми двадцать конников из своей полусотни и отправляйся по дороге прямиком на запад к деревне Логдау, — повелел Пересвету гридничий Ердень. — Пошарь там хорошенько, друже. В дружине нашей ествы осталось всего ничего, а нам еще из Пруссии до дому добираться надо не один день. Для лошадей корма тоже почти не осталось. Действуй живее, молодец, а то ведь ратники из других полков растащат все зерно и сено из окрестных немецких деревень.

Подобное поручение гридничий Ердень дал не только Пересвету, но и своему сыну Кориату, который состоял сотником в дружине Корибута Ольгердовича. Кориату предстояло домчаться с отрядом всадников до селения Веллин, расположенного на берегу реки Рудавы в нескольких верстах к юго-западу от Рудавского замка.

Утро только-только занялось, когда Пересвет во главе двадцати конных гридней выехал из стана на проселочную дорогу, вьющуюся среди холмов, поросших лесом. Пересвета одолевала зевота. Гридничий разбудил его ни свет ни заря. Пересвет гнал коня быстрой рысью, вглядываясь в косогор, к которому уходила дорога, покрытая ледяной коркой после ночных заморозков. Пересвет смотрел на дорогу, на лес и холмы, а перед глазами у него стояли картины вчерашнего кровопролития. Во вчерашней быстротечной сече от меча Пересвета пало четверо врагов, причем один из них был еще совсем мальчик, а другой был седобородый однорукий старик. В душе Пересвета сидело досадное недовольство самим собой, ведь он же мог взять в плен того старика и мальчишку, но не сделал этого, действуя в каком-то свирепом угаре. Жестокость, вообще-то не присущая характеру Пересвета, очень редко брала в нем верх, подавляя добрые стороны его нрава. Из-за этого Пересвет всякий раз какое-то время пребывал не в ладу со своей совестью. Так было и на этот раз.