Матильда Кшесинская. Любовница царей - Геннадий Седов Страница 11

Первая ставка принесла ей двести франков выигрыша. Не колеблясь она поставила их на кон. И – проиграла. Следом проиграла сто пятьдесят. Надо было немедленно уходить, денег оставалось только на обратную дорогу. Она и не подумала. Кинулась к кассе, выгребла из ридикюля остаток, получила несколько разноцветных фишек. У нее пересохло во рту, все плыло перед глазами: позолоченные капители колонн, люстра под расписным потолком, чья-то лезущая в рот надушенная чернобурка…

«Делайте ваши ставки, дамы и господа!» – прозвучал в очередной раз голос крупье. К разлинованному цифрами столу тянулись с разных сторон руки в манжетах и кружевных рюшах. Она медлила в растерянности… «Дважды семнадцать… – решила в последний миг, – будь что будет!»

Когда протелефонировав в Париж и успокоив крестного, она спускалась по ступеням казино к подъезжавшему извозчику, в сумочке у нее было около трехсот франков. Отвоеванных в бою! Она чувствовала себя удачливой авантюристкой, прожигательницей жизни – мороз по коже, до чего волнительно! Плюхнувшись с размаху на кожаное сиденье фиакра, поблагодарила мысленно Лурдскую Мадонну за счастливый выигрыш. Тут же спохватилась, прикусив губу: «Свят, свят… чего это я? Грех же ужасный!»

Стянув с руки перчатку, быстро перекрестилась.

– На вокзал… побыстрее! – крикнула кучеру.

Рассчитанное на год кругосветное путешествие цесаревича прервалось экстраординарным образом. По невыясненной до конца, тщательно скрываемой от публики причине во время прогулки по узким, заполненным народом улочкам небольшого японского городка Отсу какой-то полицейский на глазах у многочисленной свиты, приблизившись внезапно к коляске рикши, в которой он ехал, ударил его саблей по голове – к счастью, неточно, по касательной. Ошеломленный Николай, спрыгнув с сиденья, побежал что было сил по мостовой, зажимая рукой кровоточащую рану, но нападавший его догнал и, вероятней всего, довершил бы начатое, не помешай этому находчивость и самообладание сопровождавшего наследника в путешествии кузена, королевича Георгия Греческого, уложившего злодея на землю ударом бамбуковой трости, купленной час назад на местном базаре. Подбежавшая следом с саблями наперевес охрана добила фанатика-террориста…

О случившемся она узнала из газет: обмерла, читая. Рана оказалась сравнительно неопасной. В сообщениях говорилось о досрочном окончании вояжа – крейсер «Память Азова» держал курс на Владивосток. Страна вздохнула с облегчением: второй раз после крушения в 1888 году царского поезда под Харьковом, в котором путешествовала вместе с Александром Третьим императорская семья, наследник короны остался жив. В церквах шли благодарственные молебны. Поэт Николай Майков откликнулся на радостное событие стихами:

Царственный юноша, дважды спасенный!

Явлен двукраты Руси умиленной

Божия Промысла щит над тобой!

Вихрем промчалася весть громовая,

Скрытое пламя в сердцах подымая

В общем порыве к молитве святой.

С этой молитвой всей русской землей,

Всеми сердцами Ты глубже усвоен,

Чист перед Богом и светел душой.

4 августа 1991 года, совершив путь через Сибирь на лошадях, наследник возвратился в столицу. Для пресечения нежелательных слухов он был продемонстрирован тем же вечером публике на спектакле в царской ложе Мариинки рядом с государем, императрицей и кузеном-спасителем, удостоенным медали «За спасение погибающих», – тогда она и увидела его впервые после девятимесячной разлуки.

Все пошло по-прежнему: мимолетные встречи на людях, разговоры на ходу. Столкнулись неожиданно во время антракта в театре, на представлении оперы «Эсклармонда», поздоровались и разошлись: задержаться было невозможно, кругом толпилась публика. В послеобеденные часы она любила кататься в одноколке по набережной – стал появляться периодически тут же и он. Промчится мимо на тройке с бешеными рысаками, привстанет, сделает под козырек. Был и – нету…

Прогулки на сыром ветру не прошли бесследно: на глазу и ноге вскочило по фурункулу. Она упрямо продолжала выезжать – с нацепленной повязкой, до тех пор пока глаз окончательно не разнесло. Вызывали доктора, несколько дней она провела дома. В один из вечеров сидела, скучая, на общей с сестрой половине, раскладывала за столиком простенький пасьянс. Родители были в гостях, Юля, пользуясь моментом, унеслась на свиданье с бароном. Настроение было – хуже некуда.

В передней прозвенел звонок, донесся стук отворяемой двери.

– Военный какой-то, барышня, – доложила с порога горничная. – Назвались гусаром Волковым… Прикажете принять?

– Да, зови… – поправляя на ходу сползавшую повязку, она кинулась к трюмо. Мысли в голову лезли самые невероятные… В ту же минуту в комнату вошел наследник…

«Я не верила своим глазам, – вспоминает она, – вернее, одному своему глазу… Эта нежданная встреча была такая чудесная, такая счастливая. Оставался он в тот первый раз недолго, но мы были одни и могли свободно поговорить. Я так мечтала с ним встретиться, и это случилось так внезапно…»

Наутро от него принесли записку: «Надеюсь, что глазок и ножка поправляются… до сих пор хожу как в чаду. Постараюсь возможно скорее приехать. Ники». Менее чем через час – новое послание, почти дословно повторяющее первое: «С тех пор как я вас встретил, я прямо как в тумане. Я надеюсь, скоро смогу прийти еще. Ники»…

Он стал писать ей чуть не ежедневно. В одном письме была фраза Германа из «Пиковой дамы»: «Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой». (Он очень любил балетный ее номер ожившей фарфоровой статуэтки-пастушки в этой опере, в сцене бала первого акта.) В другом послании прибег к помощи Гоголя: «Думай о том, что сделал Андрий, обожая молодую панночку».

Визиты его участились. Приезжал он, как правило, в обществе молодых двоюродных дядей, великих князей Георгия, Александра и Сергея, с которыми дружил с детства. Привозил нередко приятелей-однополчан – «Пику» и «Пепу», как их в шутку звали: князя Петра Павловича Голицына и гусарского офицера Котляревского. К компании присоединялась сестра Юлия. Рассаживались где попало, шутили, дурачились, играли на фортепиано в четыре руки. Братья прекрасно пели грузинские песни, которым выучились, живя на Кавказе, где отец их великий князь Михаил Николаевич два почти десятка лет прослужил наместником. Николай не отставал от остальных: веселился от души, принимал участие в розыгрышах, мило ухаживал за дамами. Нацепил как-то на голову косынку и принялся подражать танцу Красной Шапочки из «Спящей красавицы», изображая одновременно и прыгающего вокруг нее Волка. Смеху было до упаду.

Дома, перед сном он записывал в дневнике: «Вернулся в Аничков при снеге, валившемся хлопьями. И это называется весна? Обедал с Сергеем у себя, а потом поехал навестить Кшесинских, где провел полтора приятных часа».

Они пока таятся открыто выражать свои чувства. Статус ее романтической пассии цесаревича все еще под вопросом, утверждать его сверху не торопятся. Запротестовал неожиданно против публичной связи сына с танцоркой заваривший кашу державный батюшка. Делишки подобного рода, считал он, следует обделывать без лишнего афиширования, за ширмой. Снял напряжение, и – ладно. Решительной противницей увлечения Николая с самого начала была императрица Мария Федоровна. По свидетельству сводного брата Кшесинской Филиппа Леде, она направила даже через флигель-адъютанта конфиденциальное письмо их отцу с просьбой – под любым благовидным предлогом отказать Николаю от дома. Позже, правда, уступила настойчивости сына и, скрепя сердце, запрет сняла. Решению жены нехотя последовал и не любивший перечить ей в житейских делах Александр Третий.