Возвышение Китая наперекор логике стратегии - Эдвард Николае Люттвак Страница 12

Когда после 1945 года Соединенные Штаты распространяли свое влияние в Восточной Азии, почти все смотрели на них как на благодетеля, а не на хищника, и действительно, открывая свои рынки, США предоставляли этому региону материальную помощь и, следовательно, экспортно-ориентированный рост. Даже марксисты, которые в соответствии со своей доктриной должны смотреть на США как на страну, заинтересованную в иностранных рынках и доступе к сырью, не могли достаточно убедительно представить Соединенные Штаты в роли хищника.

Однако именно так сейчас видят Китай и китайцев в соседних странах и за их пределами, хотя Китай и превратился в солидного инвестора, а в определенной мере – в импортера промышленной продукции: в любом случае, он больше уже не обычный конкурент в экспорте и соперник для местной промышленности этих стран.

Предрассудки против местных китайцев, особенно в Юго-Восточной Азии, ведут к тому, что их роль в создании капитала часто воспринимается как обычная эксплуатация: их обвиняют в утечке того самого богатства, которое они же и создают своей предприимчивостью и экономностью, и конечно же это вносит вклад в негативное отношение к Китаю в целом. Но если этнический фактор остается постоянной величиной, и его значение даже сократилось по мере роста благосостояния – например, в Индонезии – то сегодня внушает опасение именно быстрый рост китайского экономического потенциала и военной мощи.

Соседние страны боятся, что Китай использует свою растущую мощь для того, чтобы отнять у них ценные морские ресурсы. Эта угроза отнюдь не умозрительна в случае Парасельских островов или архипелага Спратли.

Другое опасение состоит в том, что китайцы будут диктовать новые правила взаимной торговли, которые подходят только им, например, станут требовать доступа для своих инвесторов к местным секторам телекоммуникации и другим объектам инфраструктуры, не предоставляя подобного доступа на своей территории.

Пока еще нет никаких признаков того, что возросшая экономическая мощь Китая мешает другим странам – скорее она им помогает. Исключением здесь, конечно, являются развитые в промышленном отношении страны-конкуренты Китая. Но есть много доказательств того, что перемена в поведении по отношению к Китаю наблюдается не только в развитых странах-конкурентах.

Недавно опубликованные результаты всемирных опросов общественного мнения позволяют показательно сравнить данные 2005 и 2011 годов38. По результатам опросов, всего за шесть лет негативное отношение к экономической роли Китая в мире выросло не только в отдельных регионах, но и глобально: с 31 до 53 % во Франции, с 37 до 55 % в Канаде, с 44 до 55 % в Германии, с 47 до 57 % в Италии, с 45 до 54 % в Соединенных Штатах. В тех двух странах, где отношение к Китаю было в 2005 году наименее враждебным, оно тоже ухудшилось: с 31 до 41 % в Великобритании и еще более резко в Мексике – с 18 до 43 %. В Восточной Азии наиболее показательные данные относятся к контексту китайской внешней торговой политики: ее считают «несправедливой» 58 % южных корейцев и 70 % японцев, хотя пакистанцы и индонезийцы относятся к ней более благожелательно39.

Столь быстрое изменение в восприятии Китая отражает не менее быстрое изменение его удельного веса в мировой экономике. Если бы эти изменения происходили в другом направлении, например, возрастающая стоимость труда делала бы Китай неконкурентным у себя дома и, соответственно, более крупным инвестором за границей, то отношение к Китаю также несомненно бы изменилось.

Правильно или нет, но сегодня путь потакания и подчинения Китаю резко критикуется из-за опасений, что китайская гегемония выльется в эксплуатацию и тем самым станет весьма затратной для объектов этой гегемонии – в отличие от тех исторических прецедентов, когда Китай больше тратился на «подарки», чем получал дани от своих номинальных вассалов. Нынешние китайские теоретики представляют себе нечто другое, когда прославляют систему дани как базис для «китайской школы международных отношений40».

Возвышение Китая как военной державы естественно вызывает еще более сильную реакцию, что показывает уже упоминавшийся выше опрос.

В небольших, соседних с Китаем странах респонденты были повсеместно негативно настроены по отношению к нему: 76 % в Южной Корее, в новейшей истории которой имперским угнетателем была Япония, а китайское господство длилось более продолжительное время (21 % тех, кто позитивно отнесся к Китаю, видимо, слишком хорошо помнят Японию). На Филиппинах 63 % относятся к Китаю плохо; население этой страны стало гораздо более проамериканским с тех пор, как возник морской спор с Китаем (29 % благожелательно настроенных к Китаю филиппинцев, наверное, включают в себя и живущих в этой стране китайцев); и 76 % – в Австралии (которая и не маленькая, и не является соседом Китая, разве что субъективно).

Неудивительно, что в самом Китае опрошенные были весьма позитивно настроены по отношению к растущей китайской военной мощи – 94 % и лишь 5 % этому оппонировали (что вполне возможно отражает мнение угнетаемых национальных меньшинств); респонденты-китайцы были очень благожелательно настроены по отношению к Пакистану (61 % «за» и 11 % «против»), что отражает фактически существующий альянс обеих стран против общего противника – Индии.

В Индии только 24 % были негативно настроены по отношению к Китаю, а 44 % – позитивно, что отражает уровень общей информированности индийского населения. Кроме того, среди опрошенных могли быть маоисты или синофилы, но многие, по-видимому, просто ничего не знают о Китае, учитывая низкий уровень грамотности в стране (грамотность еще ниже в Пакистане, но там очень высок уровень посещающих мечети, где многие проповеди повествуют о внешней политике в контексте вечной борьбы ислама против своих противников).

С другой стороны, 88 % японцев выразили негативное отношение к росту военного потенциала Китая, что не удивляет, особенно если учесть, что опрос проводился после 7 сентября 2010 года, когда случился военный инцидент между Японией и Китаем вблизи островов Сенкаку (Дзяотай для китайцев), и еще до катастрофы 11 марта 2011 года (цунами), которая отвлекла внимание японцев от всего прочего.

Еще более примечательно, что такой же процент негативно настроенных – 88 % – был зафиксирован в Германии, где только 2 % были настроены благожелательно, хотя в отличие от Японии у Германии, как известно, нет никаких территориальных споров с Китаем, и немцам нет смысла видеть угрозу со стороны китайского военного потенциала, до тех пор, пока Китаю противостоят США и Российская Федерация. Но в мировом масштабе больше германских респондентов выразили негативное отношение к росту военной мощи Китая, чем в США (79 %), Канаде (82 %), Великобритании или России (в обоих случаях – 69 %), хотя в России только 10 % были настроены по отношению к Китаю благоприятно (гораздо меньше, чем в Великобритании с ее 25 % подобных респондентов). Наконец, итальянцы, возмущенные торговыми спорами и настроенные более антимилитаристски в целом дали 81 % негативно настроенных голосов.

Если исключить ошибочность процитированных данных, то возникает интересная картина: получается, что отношение немцев к росту военной мощи Китая отражает не враждебность, и не опасение, а скорее благоприятную для Китая обеспокоенность. Немцы обычно хорошо помнят свою недавнюю историю, развивавшуюся по молниеносной траектории подъема, начиная с успехов в науке, культуре, промышленности и финансах в конце девятнадцатого века, и кончая катастрофическим разгромом в Первой мировой войне и еще более катастрофическими следующими тремя десятилетиями. Возможно, немцы видят параллели этому в эволюции современного Китая, чей военный потенциал растет пропорционально росту очень успешной экономики, так что он одновременно может восприниматься как соразмерный – внутри страны и как активно угрожающий – на международном уровне.