Аденауэр. Отец новой Германии - Чарлз Уильямс Страница 13

Что нам точно известно: в то время как мир и Европа двигались к величайшей трагедии в своей истории, в семье Аденауэров назревала своя трагедия. В 1912 году на свет появился третий ребенок — дочь Мария (ее обычно называли просто «Рия»). Роды на этот раз были исключительно тяжелыми — гораздо более тяжелыми, чем даже первые. Последствия тоже были несравнимо более серьезными. На Эмму было страшно смотреть. Она с трудом могла встать. Симптомы явно указывали на самое худшее — рак. Муж пытался отвлечь ее от мыслей о болезни, с напускной веселостью болтал с ней о всяких пустяках. Но ее было трудно провести. Снова и снова она заводила разговор о будущем: когда ее не станет, что будет тогда с ним, с детьми? Выдержка начала изменять Аденауэру. Однажды сын услышал от него сдавленный стон: «За что?» Война принесла Германии горечь поражения, а семье Аденауэров — еще и невосполнимую горечь утраты самого близкого человека.

В письме, которое один немецкий офицер послал семье перед отправкой на фронт в августе 1914 года, о войне говорится как о долгожданном рождественском празднике. Через три недели автора этого восторженного послания уже не было в живых: шальной снаряд разорвал его на части еще до того, как он успел добраться до переднего края. Заблуждения, иллюзии, суровая расплата за них — как в капле воды отразилось все это в маленьком эпизоде «великой войны». Взрыв коллективного милитаристского психоза в первые дни войны выглядит тем более странным, что на протяжении всего июльского кризиса, начавшегося после убийства в Сараеве наследника австрийского престола Франца Фердинанда, антивоенное движение, как казалось, росло и крепло. Еще 29 июля Берлин был охвачен массовыми рабочими демонстрациями под лозунгами «За мир, против военных авантюр». Все изменилось, когда кайзер объявил о начале мобилизации, добавив, что «отныне он не знает никаких партийных различий, он знает только немцев».

Чем объяснить такой поворот, такое воодушевление, которое внезапно охватило широкие круги населения во всех воюющих странах? Причин было много. Это и неведение по поводу того, что означает война в условиях, когда средства уничтожения уже впитали в себя последние достижения науки и техники. Это и чувство, известное каждому, кто впервые подходит к игорному столу, — психологическая реакция на скуку повседневной рутины, желание испытать себя случаем, надежда на то, что вдруг повезет и можно будет разом решить все проблемы, которые накапливались годами и решение которых все откладывалось и откладывалось на неопределенное будущее. Ну и конечно, каждая из сторон считала, что борется за правое дело, что с нею Бог. Для церкви в каждой из воюющих стран это создавало определенные проблемы: как же так — Бог один, а Божьи правды разные? Но до норы до времени эта проблема оттеснялась в подсознание, тем более что Ватикан благоразумно предпочел не становиться на чью-либо сторону, ограничившись вознесением молитвы за мир.

Кёльн отнюдь не был исключением из общей атмосферы военного психоза, охватившего всю Германию. Газеты кричали о том, что главным виновником войны является Англия, что она попирает принцип нейтралитета, о том, что Бельгия стала орудием антинемецкого заговора и т.н. По улицам колонна за колонной двигались войска. На запад! На запад! Солдаты горланили «Нет смерти лучше, чем на поле боя» — мрачная философия вагнеровского эпоса с непременной гибелью благородного героя все-таки, видимо, отражала какие-то тайные струны немецкого национального характера. Старики, женщины, дети толпились на тротуарах, приветствуя проходящие колонны. Даже больная Эмма поднялась с постели, чтобы выйти на улицу и попотчевать солдат первым, что оказалось под рукой, — это был малиновый сок, наверняка не самый подходящий к случаю напиток. Сам глава семейства занимался более серьезными делами: через мост Гогенцоллернов с интервалом в десять минут шли и шли на запад воинские эшелоны, в обратном направлении стали приходить санитарные поезда, Кёльн превратился в гигантский госпиталь, надо было организовать снабжение войск и раненых, не говоря уже об оставшемся гражданском населении, промышленность — перестроить на военные рельсы; символичным актом стало снятие с собора пятитонного колокола: он был переплавлен на патроны.

На первый план выступила продовольственная проблема. Аденауэр взял ее под свой личный контроль. Уже в августе 1914 года было издано распоряжение, запрещающее вывоз продуктов питания из города. Одновременно началось накопление резервных запасов муки, риса, чечевицы и гороха. Вдоль Рейна, в районе доков, возникли ряды складских помещений. В Голландии были произведены массовые закупки молочных коров. Пастбищ не хватало, и стада молодых бычков наелись в городских парках. Владельцам фирм было дано указание организовать «добровольные» пожертвования со стороны служащих на военные нужды города. Члены городского автомобильного клуба обязывались предоставить свои машины для перевозки раненых. На группу итальянских журналистов, посетивших Кёльн в ноябре 1914 года, должное впечатление произвела постановка дела с наглядной агитацией: над воротами одного из заводов висел огромный транспарант, призывающих рабочих отдать все силы фронту. Для бургомистра, который лично устроил своеобразный брифинг для журналистов, такого рода пропагандистские ухищрения явно были предметом особой гордости.

Однако эффективность их оставалась весьма сомнительной: в массовых настроениях сдвиги шли скорее в сторону растущей озабоченности продолжением войны и связанными с ней лишениями. Аденауэр всячески демонстрировал личную скромность и непритязательность: воздержание от курения и алкоголя, самая простая одежда — как у самого обыкновенного служащего, ботинки, заношенные до такой степени, что их носки задирались вверх. Раз в две недели — стрижка наголо, которую производил не профессиональный парикмахер, а один из муниципальных чиновников, так сказать в порядке дополнительной нагрузки; той же процедуре подвергались и оба уже подросших сына. С эстетической точки зрения результат получался, мягко говоря, спорный, но у первого заместителя бургомистра в данном случае наготове был решающий аргумент: «Это гигиенично и недорого».

В условиях военного времени у Аденауэра развилась страсть к изобретательству, зачатки которой проявились еще раньше. Первая его попытка внести свой вклад в дело технического прогресса относится к 1904 году: тогда он предложил некое усовершенствование в конструкцию автомобиля. Следующая его идея даже воплотилась в материальную форму: это была шпилька для волос, которая, как он утверждал, не могла потеряться; испытание готового изделия было проведено на супруге. Эмма, судя но всему, это испытание героически выдержала, однако на этом все и кончилось.

Растущие продовольственные трудности направили изобретательские усилия нашего героя в новое русло. Первым плодом его творчества стала «кёльнская сосиска» — нечто малоаппетитное на основе соевой муки; за ней последовал «кёльнский хлеб» — смесь кукурузы, ячменя и риса; Аденауэр был так горд разработанной им лично рецептурой, что даже решил ее запатентовать. Продукт этот, по правде говоря, не пользовался особой популярностью и до 1916 года отпускался без ограничений. Однако после вступления в войну. Румынии поставки кукурузы фактически прекратились, и «кёльнский хлеб» тоже стали выдавать но карточкам. Здесь уже Аденауэр решил попробовать себя в сфере маркетинга: по его распоряжению булочникам было запрещено продавать свежий хлеб; торговать следовало исключительно черствым — не менее чем двухдневной давности; идея состояла в том, что, поскольку в черством виде аденауэровское изобретение имело еще более отвратный вкус и еще менее могло возбудить интерес потребителя, спрос и предложение оказывались сбалансированными. Успех этой акции можно считать но меньшей мере сомнительным. То же самое относится и еще к одному предприятию, придуманному Аденауэром, — устройству специальных фабрик-кухонь в рабочих кварталах Кёльна, где по рекомендованной им технологии изготовлялось некое варево, отличавшееся неприятным вкусом, но зато вроде бы повышенной питательности. Заместитель бургомистра попробовал себя и в сфере публицистики. В серии статей, опубликованных в 1915 году на страницах местной «Кёльнише цейтунг» (газеты, отнюдь не отражавшей точку зрения руководства партии Центра), он пропагандировал необходимость контроля над торговлей продовольствием; осуществлять этот контроль должны были, по его мнению, местные власти при минимуме вмешательства из Берлина. Позднее берлинское издательство «Конкордия» выпустило эти статьи в виде отдельной брошюры под заголовком «Новые правила для системы нашего продовольственного снабжения».