Матильда Кшесинская. Любовница царей - Геннадий Седов Страница 15

Ее, похоже, сбывали с рук – как дорогую вещь, новому хозяину. Сергей чуть не ежедневно являлся с визитами, всякий раз в отсутствии Ники, чего до этого никогда не делал. Присылал охапками цветы, дожидался после спектаклей, отвозил домой в собственной карете с гербами. У него была репутация удачливого волокиты, император, говорят, делал ему не раз на сей счет строгие внушенья, но образа жизни гвардейский полковник (бывший одновременно президентом Русского театрального общества) не менял: устремлялся к новым соблазнам, одерживал победы.

– Мужчина, что и говорить! – восторгалась сестра.

Она не переставала нахваливать Сергея: и богат и умен, а уж как ухаживает бесподобно. Убеждала ни в коем случае поклонника не отвергать. Держать на поводке, про запас.

– Великие князья, миленькая, на улице не валяются. Мало ли чего? Николаша твой, пиши, отрезанный ломоть. А тут счастливый выход из положения. Не будь дурочкой…

Она не хуже сестры все понимала. Но зачем-то продолжала штопать, не считаясь с логикой, расползавшийся на глазах тришкин кафтан. В преддверии нового красносельского сезона присмотрела на берегу Дудергофского озера премиленькую дачку, чтобы Ники было удобно приезжать к ней из лагеря, но ей дали понять, что подобный шаг может вызвать нежелательные толки, и дачу пришлось снять намного дальше, в безлюдном Каерове, посреди глухого леса, где они с сестрой дрожали по ночам от каждого шороха за окном. Летом 1893-го он уехал в Англию на свадьбу двоюродного брата, будущего короля Георга Пятого. Именно в это время, было ей известно, в Лондоне гостила у венценосной бабушки Алиса Гессенская. Думай, что хочешь. Она не наивная девочка, шаткий фундамент ее отношений с любовником ясен ей как божий день: разлука рано или поздно неизбежна. И все-таки… Может ведь произойти что-то, о чем и не предполагаешь, – она не знает, что именно, но вдруг? – бывали же, допустим, случаи, когда члены царской фамилии отрекались во имя любви от права на престол, женились на девушках из простых сословий. Господи, да вот же пример вовсе разительный! – дед Ники император Александр Второй после смерти жены заключил морганатический союз с возлюбленной, княжной Екатериной Долгорукой, которую собирался короновать, и осуществил бы задуманное, не погибни вскоре от бомбы заговорщика-террориста. Конечно, она не фрейлина и не княгиня, как Долгорукая, но, кто знает, завершись благополучно многолетние батюшкины розыски исчезнувших бумаг рода Красинских, и все чудесным образом переменится: будут и у нее титул и земли, богатство и дворцы. И тогда, быть может…

Ах, какая все это чепуха – ее мечтания! Как разъедают они душу! Надо жить реальными вещами, а не в облаках витать, если не хочешь остаться у разбитого корыта. Лето в разгаре, Ники вернулся из Лондона ласковым и влюбленным, о женитьбе молчит, бриллиантовое колье подарил; через неделю – начало сезона в Красном: спектакли, шумные вечеринки в офицерских палатках, ночные коллективные поездки к цыганам, шампанское рекой. Жить, жить!

За целое лето он лишь дважды заехал в Каерово; один раз появился без предупреждения и не застал ее дома (она была в это время в городе, на репетиции). В августе прислал коротенькую записку: уезжает вместе с отцом в Либаву, потом в Данию, целует дорогую панночку с головы до чудных ножек. Разлука затянулась, осенью она вернулась одна в особняк на Английском, порога которого он более никогда не переступал: в начале апреля 1894 года было объявлено о его помолвке с гессен-дармштадтской принцессой.

Доведенная до отчаяния, она написала сгоряча несколько анонимных писем Алисе в Кобург, в которых чернила как могла неверного любовника. Письма попали в руки адресата. Вскрыв наугад одно из них, едва прочитав первые строки, принцесса передала всю пачку сидевшему рядом жениху, прибывшему на церемонию помолвки. Последовало тяжелое объяснение – с обвинениями, упреками, бурными слезами. Николаю стоило немалых усилий успокоить нареченную, заставить поверить, что мимолетное его увлечение Кшесинской – раз и навсегда закрытая страница, о которой следует как можно быстрее забыть.

По возвращению из Кобурга он попросил бывшую возлюбленную о свидании – вне дома, подальше от посторонних глаз. Встреча состоялась на пустынном Волконском шоссе, возле какого-то сарая. Дул ледяной ветер, летели по небу брюхатые сизые тучи; вот-вот опять должен был начаться дождь. Она приехала в карете, он верхом из лагеря. Стояли под навесом, держась за руки, по щиколотку в грязи. Говорили не о том, не так, как хотелось – невпопад. Он сказал, что приобрел и записал на ее имя особняк на Английском («Мой прощальный подарок… прости!»)… Просил в случае необходимости обращаться к нему лично. Добавил поспешно: «Помни, мы по-прежнему с тобой на «ты». Что бы со мною в жизни ни случилось, встреча с тобой останется навсегда самым светлым воспоминанием моей молодости»… «Да, да, да», – повторяла она монотонно. У нее закоченели ноги в высоких ботиках, хлюпало в носу. Смысл того, что он говорил, доходил до нее с трудом.

– Мне пора, Маля… – он сжал ей до боли ладонь. – Не плачь, не плачь, прошу!

Повел за плечи к карете, помог взобраться.

Выглянув напоследок из тронувшегося экипажа, она быстро-быстро его перекрестила…

Осталось в памяти с детских лет: за стеклянными резными дверцами серванта в гостиной родительского дома, среди фарфоровых статуэток и хрусталя – хранимый с незапамятных времен золотой портсигар с искусно выложенной бриллиантовыми камешками монограммой: «Николай Первый». Царский подарок папеньке после памятного бала в Зимнем, когда конфиденциально обучавшийся у Кшесинского государь лихо исполнил на глазах у присутствовавших зажигательную мазурку.

Причуды властителей не обязательно суетны и бесплодны. В ряде случаев они приносят пользу обществу. Любовь Николая Первого к бальным танцам и балету – тому пример.

По возвращении домой после поездки в 1836 году в Россию легендарная Мария Тальони рассказывала со смесью восхищения и ужаса об эпизоде в стенах петербургского Большого театра, свидетельницей которого случайно стала. В гастрольном балете «Восстание в серале» ей предстояло танцевать партию предводительницы восставших против султана наложниц. Появившись за несколько дней до премьеры в театре, чтобы провести репетицию с кордебалетом, она к немалому своему изумлению обнаружила на сцене рядом с постановщиком и дирижером нескольких гвардейских унтер-офицеров в парадной форме и с ружьями на плечах. На недоуменный ее вопрос о причине нахождения бравых вояк на репетиции ей объяснили, что гвардейцы присланы по личному указанию императора Николая Первого – обучить «армию» восставших прелестниц уставным военным приемам.

Офицеры, по словам Тальони, старались вовсю, кордебалет, перешептываясь и хихикая, старательно копировал их действия. Танцовщицам, однако, затянувшийся процесс обучения артикулам и шагистике скоро надоел, они стали дурачиться, передразнивать за спиной военных, как неожиданно из-за кулис явился сопровождаемый свитой государь. Остановив репетицию и выйдя на середину помоста, Николай Первый объявил полушутя-полусерьезно, что если милые дамы не будут заниматься как следует, он прикажет поставить их на два часа на мороз с ружьями.