Война в Фивах - Нагиб Махфуз Страница 16

Жрец прервал бы командира, ибо пришел в большое волнение, но Пепи не дал ему такой возможности. Поэтому жрец хранил гробовое молчание и продолжал стоять неподвижно, будто лишился всяких чувств. Командир чувствовал оцепенение и боль, охватившие этого человека, и продолжил:

— Ваше священство, оставляю вас на попечение Бога и не сомневаюсь, что вы полностью выполните свой долг к этим священным, драгоценным останкам.

Командир повернулся к паланкину, почтительно склонил голову, поцеловал его покрывало и отдал воинскую честь. Затем он попятился назад, слезы застилали ему глаза. Дойдя до лестницы, ведущей в Колонный зал, он повернулся к паланкину спиной и быстро вышел из храма, смотря прямо перед собой. Он отдавал себе отчет, что пора вернуться к своим офицерам и солдатам, чтобы начать, как он им обещал, последнее наступление.

Хотя Пепи был озабочен выполнением последнего долга, одно не давало ему покоя. Как только он вспоминал об этом, ему становилось тяжело на сердце. Командир думал о семье — Эбане, своей жене, маленьком сыне Яхмосе и всех родственниках, живших вместе на окраине Фив, где находился его земельный надел. За ночь Пепи не успел бы к своей семье, а если бы поехал к ней, то не смог бы выполнить обещания, данного солдатам, и те подумали бы, что он бежал. Командир встретит смерть, не увидев в последний раз лиц Эбаны и Яхмоса. Еще одно обстоятельство не давало покоя его душе. Он печально спросил себя: «Оставят ли пастухи землевладельца на его земле и сохранят ли богатство за теми, кто его имели? Завтра хозяев выгонят либо на улицу, либо истребят в их домах, а за Эбану и Яхмоса никто не заступится». Пепи совсем пал духом, сердце приказывало вернуться к своему дому и семье. Но сердце велело ему одно, а стальная воля — другое. Командир печально вздохнул и решил: «Напишу жене письмо». Сидя в колеснице, он распрямил лист, стал писать Эбане, передавал ей приветы, вручал ее заботам Бога, молился за безопасность и счастье сына. Затем он сообщил ей о последних событиях, о том, что произошло с армией и царем, о том, что царская семья скрылась в неизвестном направлении (он по своим соображениям не упомянул Нубию), советовал взять больше вещей и бежать вместе с сыном, членами семьи, соседями, зависевшими от нее, за пределы Фив или в один из бедняцких кварталов, где легко смешаться с простым людом и разделить с ним общую судьбу. Пепи благословил жену и сына и в конце написал: «Эбана, мы обязательно встретимся либо здесь, либо в царстве мертвых». Он передал письмо вознице, велел доставить его в дом семьи и вручить жене. Затем он прыгнул в колесницу, последний раз оглянулся на храм Амона и мирно спавший город, окутанный темнотой. Из глубин его сердца вырвался крик: «Господь Бог, храни свой город! Фивы, прощайте!»

Командир отпустил лошадей, и они понеслись по дороге, ведущей к северу.

Командир прибыл в лагерь после полуночи. Уставшие воины спали. Он направился к своей палатке и от изнеможения бросился на походную кровать, прошептав: «Отдохну немного и встречу смерть, достойную командира армии Секененры». Он закрыл глаза. Однако непрошеные мысли толстым занавесом опустились между ним и сном. Перед ним являлись призраки ужасов, с которыми он сталкивался предыдущим днем и ночью. Пепи видел лучников, преградивших путь колесницам, которые устремились на них словно стихийное наводнение, своего повелителя, пронзенного копьем, Камоса, пришедшего в ярость, затем впавшего в уныние, пока Тетишери стонала от раны, нанесенной ее сердцу.

Прощание с Эбаной и маленьким Яхмосом. Облака, собиравшиеся над южным горизонтом. Все эти мысли слились в единую волну, которая поднялась и разбилась. Но Пепи уже ничего не чувствовал, ибо сон сомкнул его глаза.

Командир проснулся на рассвете при звуках горна и встал. Он почувствовал странный прилив энергии, несмотря на усталость, слабость и недостаток сна. Пепи вышел из палатки и в утренней тишине услышал, что лагерь пробуждается, и увидел своих людей, похожих на призраки. Они приближались к нему. По голосам командир узнал своих верных и храбрых офицеров и тепло приветствовал их.

Пока Пепи отсутствовал, они успели многое сделать. Один из них сообщил:

— Мы отправили тяжело и легко раненных на лодках в Фивы, чтобы они могли влиться в ряды защитников города. Фивы сумеют хорошо защитить себя, они окажутся в выгодном положении.

Другой офицер сказал ему с горячностью:

— Мы, жители Юга, мало считаемся с жизнью в трудные времена. Среди нас нет никого, кто бы не жаждал ринуться в решающую битву.

Третий воскликнул:

— Мы горим желанием встретить мученическую смерть в этом священном месте, орошенном невинной кровью нашего царя!

Пепи тепло похвалил их и рассказал о том, что случилось в Фивах, о том, что город покинули члены царской семьи, но не сообщил, куда они направились. Эта новость произвела глубокое впечатление на офицеров, и они громко выразили свое одобрение царю Камосу, наследному принцу Яхмосу и святой матери Тетишери.

Тени ночи рассеялись, на горизонте вспыхнул яркий свет. Солдаты выстроились, готовясь к смертельной битве. Царь пастухов Апофис хорошо понимал, какое настроение царит в египетской армии после смерти Секененры, и собирался нанести ей молниеносный удар такими силами, которые лишили бы ее возможности оказать малейшее сопротивление. Перед его войском выстроились боевые колесницы и лучники, с тем чтобы одним ударом покончить с малочисленной армией, преградившей им путь. Когда обе армии увидели друг друга, битва началась, бушующее море слилось со спокойным потоком, армия Апофиса устремилась на египтян, и начало вращаться колесо смерти. Египтяне проявляли чудеса храбрости и героизма, но быстро погибали один за другим. Один за другим на землю падали герои, их безжалостно топтали кони. Пепи казалось, что битва скоро закончится, когда он увидел, как много командиров и офицеров встречали смерть. Видя, что от правого крыла его армии почти ничего не осталось, а враг вот-вот окружит египтян, Пепи решил отдать свою жизнь как можно дороже. Он наблюдал за армией врага и следил за тем местом, где знамя гиксосов [13] развевалось над Апофисом и его высшими командирами, среди которых, несомненно, находился убийца Секененры. Он избрал это место своей целью, приказал гвардии следовать за ним и прикрыть его с тыла. Затем командир приказал возничим устремиться вперед. Этот шаг оказался неожиданным для врага, который никогда не забывал о своей безопасности. Колесница Пепи обходила всех, кто пытался преградить ей путь, неуклонно приближаясь к Апофису. Почти все догадались о том, что задумал командир. Затем они вскрикнули от страха и гнева. Пепи вместе со своими воинами бился так, будто безумно желал смерти. Смерть относилась к командиру благосклонно так долго, что он прорвался к линии, за которой находились Апофис и его командиры. Пепи оказался в окружении всадников и заметил, что сотни солдат встали между его колесницей и царем. Командир сражался отчаянно, с его лица, шеи и ног текла кровь, врагу уже показалось, будто он бессмертен, и стрелы, копья, мечи и кинжалы устремились к нему, словно голодные псы. Пепи пал так же, как Секененра, окруженный своими доблестными гвардейцами. Все были потрясены этой лихой атакой. Сражение на поле боя закончилось, египтяне испускали последние вздохи. Апофис приказал своим воинам отойти от тела противника, который прорвался к нему сквозь замкнутый строй, вышел из колесницы, приблизился к Пепи, остановился у его головы и уставился на стрелы, торчавшие из тела командира, точно иголки ежа. Апофис покачал своей крупной головой, улыбнулся и сказал своему окружению: