Семейные драмы российских монархов - Александр Музафаров Страница 17

Как мы видим, государя, а вернее, тех, кто стоял за его спиной, весьма напугала та поддержка, которую Алексей получил от общества во время болезни царя. Письменное отречение царевича от престола, мотивированное к тому же слабым здоровьем и проблемами с памятью, легко могло быть взято назад — физическое состояние человека находится в воле Божией, и немочь телесная и слабость памяти могут и пройти. Вот если бы Алексей отрёкся, объявив причиной свою лень и неохоту к государственному правлению… Поэтому царь требует теперь от наследника не просто отречения от престола, но и отречения от мирской жизни вообще — пострижения в монахи. Дело в том, что, принимая монашеский постриг, человек добровольно отрекается и от всей свой прошлой мирской жизни, в том числе и от социального статуса и происхождения. Меняется даже имя. Человек фактически умирает для мира. Помимо ужесточения условий отречения, Пётр прибёг и к прямым угрозам — поступить с царевичем «как со злодеем». Эта угроза хорошо показывает, в каком раздражённом состоянии пребывал царь. Современному читателю, представляющему монархию царством произвола, не видно в ней того, что наверняка заметили современники. Дело в том, что одной из основных миссий монарха является отправление правосудия. Вспомним формулировку, с которой древние славяне призывали на княжение легендарного Рюрика: «В лето 6370 изгнаша Варягов за море и не даша им дани и почаша сами себе володети и не бу в них правды и вста род на род и быша усобицы в них и вовевати сами на ся почаша и рекоша поищем сами в себе князя иже бы володел нами и рядил (судил. — А.М.) по ряду по праву».

В письме сыну Пётр прибегает к угрозе, не предъявляя каких-либо обвинений. Сама формулировка «как со злодеем» позволяет предположить, что «злодеем» царевич не является, и тем не менее отец уже готов расправиться с сыном.

Ответ царевича был готов уже на следующий день:

«Желаю монашеского чина и прошу о сём милостивого позволения».

Что стояло за этим решением Алексея? Он был весьма благочестив и набожен, и мысли о монашестве, вполне возможно, посещали его и раньше. Вспомним, что царевича осуждали за пребывание в его компании попов и чернецов. Смерть супруги, неожиданный отцовский гнев, недовольство происходящим в стране вполне могли побудить царевича искать спасения (и в духовном, и в физическом смысле) за монастырскими стенами.

С другой стороны, в этом решении Алексея поддержали и его ближайшие советники, которые руководствовались не благочестивыми размышлениями, а политическим расчётом. Каким же? Во-первых, они полагали, что и под монашеским клобуком царевич сохранит свои права на престол. «Клобук не гвоздём к голове прибит», — говорил по этому поводу Александр Кикин. Историческим прецедентом для такого заявления могла послужить история Лжедмитрия I, который, признавая себя бывшим монахом Григорием Отрепьевым, указывал на вынужденность своего пострижения. Как мы помним, поначалу история рассказанная самозванцем, не вызвала неприятия у русского общества.

Возможно, что сторонники Алексея имели в виду другой исторический пример — историю первого царя династии Романовых Михаила и его отца — патриарха Филарета. Как мы помним, одной из причин для недовольства Петром со стороны консервативной оппозиции была его церковная политика, в частности фактическое упразднение патриаршества. Возможно, Кикин и Долгоруков предполагали в случае пострижения Алексея возвести на престол его сына, царевича Петра, а его самого сделать предстоятелем Русской Церкви, разрешив таким образом кризис в церковно-государственных отношениях.

Неожиданно в отношениях отца и сына произошла перемена к лучшему. Причиной этому стал наконец-то состоявшийся личный разговор царя и наследника. Впервые за год Пётр и Алексей беседовали с глазу на глаз. Что побудило царя к прямому общению, которого до этого он столь тщательно избегал? Возможно, государь почувствовал, что в конфликте с наследником зашёл слишком далеко и находится на грани необратимых шагов.

Так или иначе, но после встречи напряжённость в отношениях царя и наследника как будто исчезла. Пётр дал Алексею срок в полгода для окончательного выбора, а по истечении этого срока не торопил с ответом. Казалось, конфликт исчерпан и остался в прошлом. Тем неожиданнее для Алексея было письмо отца из Копенгагена, в котором тот требовал от сына либо принять постриг, причём сделать это в ближайшее время, либо ехать к нему для участия в морской баталии.

Это письмо открывало царевичу возможность выехать за границу, которой он решил воспользоваться. Алексей и его сторонники хорошо понимали, что Меншиков и Екатерина, стоявшие за спиной царя, не остановятся, пока не вынудят отца расправиться с сыном. В России наследник постоянно находился под угрозой, а потому и возник план бегства царевича за границу, где он мог спокойно дождаться кончины отца и впоследствии вернуть себе престол.

Советники уже не раз предлагали Алексею найти убежище за границей. Так, Александр Кикин предлагал царевичу не возвращаться ещё в 1714 году, когда он ездил лечиться на минеральные воды в Карлсбад. Однако тогда конфликт царя и наследника ещё не перешёл в открытую фазу, и Алексей этим советом пренебрёг.

Теперь же у него фактически не было выбора. Побег царевича был хорошо продуман и подготовлен. Предварительную работу проделал всё тот же Кикин, а также российский резидент в Священной Римской империи Авраам Веселовский. Да и сам царевич провёл достаточно много времени в Европе, чтобы не испытывать препятствий в передвижениях.

Заняв некоторые денежные средства, Алексей с небольшой свитой, инкогнито, под именем то подполковника Кохановского, то под именем польского кавалера Кременецкого, пересёк территорию Речи Посполитой и Германии и 10 ноября 1716 года благополучно прибыл в Вену. Где при посредничестве вице-канцлера графа Шёнборна обратился к императору с просьбой об убежище.

Документы, раскрывающие подробности пребывания царевича в Австрии и его переговоров с имперскими властями, сохранялись в венском архиве и были опубликованы русским историком Н.Г. Устряловым ещё в 1859 году. Приведём подлинные слова, с которыми Алексей обратился к австрийскому дипломату:

«Я пришёл сюда просить императора, моего шурина, о покровительстве, о спасении самой жизни моей. Меня хотят погубить, меня и детей моих хотят лишить престола.

Император должен спасти мою жизнь, обеспечить мои и детей моих права на престол. Отец хочет лишить меня и жизни, и короны. Я ни в чём пред ним не виноват, я ничего не сделал отцу моему. Согласен, я слабый человек, но так воспитал меня Меншиков. Здоровье моё с намерением расстроили пьянством. Теперь говорит мой отец, что я не гожусь ни для войны, ни для правления; у меня, однако ж, довольно ума, чтоб царствовать. Бог даёт царства и назначает наследников престола, но меня хотят постричь и заключить в монастырь, чтобы лишить прав и жизни. Я не хочу в монастырь. Император должен спасти меня».

Это обращение даёт нам редкую возможность увидеть ситуацию глазами наследника. Отвечая на послания отца, он из чувства долга или из страха писал только то, что отец хотел бы прочесть, здесь же он полностью откровенен. Не имея возможности законным путём защитить свои законные права в России, царевич обращается к иностранному монарху, своему родственнику и союзнику своего отца. Сам факт такого обращения показывает, что «ретроград и любитель старины» Алексей вполне проникся европейскими традициями, допускавшими третейский суд в подобных вопросах.