Лидия Русланова. Душа-певица - Сергей Михеенков Страница 18

Образ русской крестьянки, русской сестры милосердия, белой голубки с годами трансформировался в образ русской матери. В годы Великой Отечественной войны, во время очередного концерта фронтовой бригады в полувыгоревшем и полувырубленном артиллерийским налётом лесу к ней подошли молодые бойцы. Они только что вернулись с передовой и снова должны были уйти туда. Один из них сказал ей:

— Видишь, какие мы чумазые после боя. Но песней своей ты нас умыла, как мать умывает своих детей. Спасибо. Сердце оттаяло. Спой ещё.

И она, сдёрнув с плеч платок, запела раздольную русскую песню «Вот мчится тройка удалая».

И снова родная Волга хлынула ей в душу и затопила все берега. Она пела им так, как пела бы только мать, которая изо всех сил и всей своей любовью хочет охранить их, защитить, уберечь от вражьей пули.

Вот мчится тройка удалая Вдоль по дорожке столбовой, И колокольчик, дар Валдая, Звенит уныло под дугой. Ямщик лихой — он встал с полночи, Ему взгрустнулося в тиши. И он запел про ясны очи, Про очи девицы-души: «Вы, очи, очи голубые, Вы сокрушили молодца. Зачем, зачем, о люди злые, Вы их разрознили сердца! Теперь я горькАй сиротина!..» И вдруг махнул по всем по трём! Так тройкой тешился детина, Сам заливался он слезой.

В каноническом тексте последняя строка другая: «…и заливался соловьём». Но Русланова изменила мажорную концовку на минорную. Песня в её трактовке получила грустно-поэтический финал. Эта печаль в изменённом тексте выглядит более естественной и, как это ни парадоксально, слеза ямщика превращается в слезу утешения и даже надежды.

Русланова допела, поклонилась солдатам. И они ушли на передовую, в окопы.

«В любой песне у неё была своя трактовка, и музыкальная, и текстовая, — вспоминал Фёдор Мишин. — В песне „Вот мчится тройка удалая“ певица не изображала „колокольчик — дар Валдая“, но оставалось впечатление, что эти колокольчики звучат. Звенел и переливался тёплый человеческий голос, а в нём слышался металлический перезвон колокольчиков.

Особенно чистым и ясным голос становится в самых драматичных местах. „И он запел про ясны очи“ — тут он мощно взлетал вверх, и в чистоте его звучания как бы отчётливее слышалось горе и кручина ямщика, потому что эта фраза вырывалась из груди как крик, почти как вопль. На словах „…тройкой тешился детина“ голос, обретая форте, стремился заглушить отчаяние, безысходность навсегда сломанной жизни ямщика. А слова, в которых слышится укор: „…зачем, зачем, о люди злые, вы их разрознили сердца“, звучали тихо и устало. Такие краски создавали необходимый драматический контраст, напряжённость атмосферы.

Но в другой раз эту же песню Русланова могла спеть на улыбке — как бы не всерьёз принимая историю, а словно намекая, что в таких рассказах всегда сгущаются краски. В третий — очень мажорно, даже оптимистично, утверждая, что страдающий „детина“ молод и силён, в конце концов преодолеет горе и ещё будет счастлив».

Она всякий раз исполняла песню по-разному. И одевалась к публике по-разному. Хотя, казалось, на ней всё тот же сарафан и расшитая по пышным рукавам рубаха, плисовая душегрейка и цветастый платок. Когда пела перед учителями и публикой более разборчивой, надевала костюм в более спокойных тонах. А к родной деревенской публике выходила в сарафане поярче и платок накидывала поцветастее. Родные — не просудят, а песня заиграет более яркими тонами.

Фронтовые кинооператоры запечатлели фрагмент, когда Русланова готовится к выступлению — надевает сарафан прямо на платье — некогда, да и холодновато, видимо.

Отсюда, с фронта, пошла привычка подкрашивать губы без зеркала, почти наугад. Но всегда — верно. По поводу своего грима говорила:

— Я всё лицо наизусть знаю. И без зеркала обойдусь.

Но однажды в новогоднюю ночь в 1946-м, выступая в Москве в клубе МГБ, возмущённая тем, что ей дали тесную, неуютную гримёрную с подтекающим умывальником, да ещё и без зеркала, хлопнула дверью так, что прибежал дежурный администратор, объявлявший артистам выход. Она уже шла в сторону сцены.

— Вы куда? Вам ещё рано! — сказал он так, как разговаривают разве что с подчинёнными.

— К зеркалу! — тем же тоном заявила она и повелительным жестом указала дежурному администратору — уйди с дороги.

И тот отступил в сторону. Решительно шурша своим сарафаном, она прошла к зеркалу. Дежурный не спускал с неё глаз, пока она не вернулась в гримёрку: мало ли что выкинет, от этой всего можно ждать…

Позже, когда Русланова гастролировала по стране в составе больших концертных групп, над её манерой подкрашивать губы, не глядя в зеркало, часто подшучивала молодёжь. Но и сами молодые артистки вскоре перенимали её приёмы и манеры, стараясь подражать неподражаемой хоть в чём-то.

Однажды она всё же заказала роскошный костюм в народном стиле, но уже не крестьянский, а боярский. Русланову убеждали, что боярской роскошью она окончательно покорит сердца публики. Костюм получился действительно нарядный, внушительный. Тяжёлый. Несколько раз она выходила в нём на сцену. Но, видя некоторое отчуждение, взгляды из зала, с любопытством и иронией изучающие её богатые одеяния, сняла своё «боярство» и больше к нему не притрагивалась. Не пошло. И слава богу, подумала она с облегчением.

Зять Руслановой Георгий Волочков в своей книге «Лидия Русланова» написал: «Часто в сольных концертах Русланова в первом отделении исполняла русские песни, а во втором — городские романсы. И тогда в первом отделении выходила в русском костюме, а во втором — в вечернем туалете».

Её консерватизм — путь постепенного совершенствования того, что избрано когда-то. Она совершенствовала свои песни, варьировала, подбирала новые интонации к, казалось бы, уже знакомым и отработанным песням, которые публика и без того хорошо принимала. Она прекрасно понимала, что песни, репертуар певца — это, ни много ни мало, его судьба. Каждая песня — часть судьбы. Случайного в репертуаре быть не должно.

Она много пела о разлуке. Среди русских народных песен «разлучных» песен вообще много. Русланова их особенно любила. Возможно, слово «любила» здесь не совсем точное. Песни о разлуке сами приходили к ней, а она их не отвергала. Потому что они, разлучные, так и льнули к ней. Есть среди них «Мальчишечка-разбедняжечка…».

Лирическая песня. Монолог девушки, расстающейся со своим любимым.

МальчишАчка-разбедняжИчка, Он склонил свою головушку, Он склонил свою головушку, Ох, на правАю на сторонушку.

Её лирическая героиня полна такой нежной и сильной любви, что и, расставаясь, трепещет от своего светлого чувства. И разлука не в силах омрачить его. Она снова и снова переживает то лучшее, что у них было и что останется теперь навсегда, что бы с ними ни случилось в дальнейшем.