Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века - Бенджамин Мозер Страница 19

Бесспорно, это была неуверенность, выраженная в снобизме. Однако точно так же, как и списки рекомендованной литературы Modern Library, это было попыткой вникнуть в культуру, которую она стремилась понять. Семейная история и образование Зонтаг не могли помочь ей разобраться в этом мире, а музыкальная иерархия являлась по крайней мере чем-то, за что она могла зацепиться, чтобы двигаться дальше. Вкусы Сьюзен в музыке, точно так же как и в литературе, никогда не объяснялись исключительно интеллектуальными соображениями. «На мой взгляд, у нее была одна удивительная черта, – говорил Меррилл. – Многогранность восприятия и способность к переключению».

У Сьюзен была также удивительная работоспособность. В своих записях о романе «Мартин Иден» Зонтаг упоминает, что из этой книги она почерпнула идеи «сна и смерти». Точно так же как и самоучка Мартин Иден, она стремилась как можно меньше спать:

«Дни были слишком короткими. Так многое хотелось изучить и постичь. Он ограничил свой сон пятью часами и понял, что для него это вполне достаточно. Он попробовал спать четыре с половиной часа, но потом с сожалением вернулся к пяти часам сна. Он бы с радостью посвящал все время бодрствования своим занятиям. С сожалением он переходил от написания собственных текстов к учебе, от учебы к походу в библиотеку, с сожалением вырывал себя из штурманской рубки знаний или журналов в читальном зале, в которых было так много секретов писателей, которым удалось продать свои произведения» [187].

СЬЮЗЕН ДО КОНЦА ЖИЗНИ ПРИРАВНИВАЛА СОН К СМЕРТИ.

Сон у нее ассоциировался с ленью, поэтому она старалась спать как можно меньше и часто стеснялась признаваться в том, что вообще иногда спит. В статье для школьной газеты The Arcade, в которой она была «редактором третьей страницы», Зонтаг писала: «Много часов своей жизни (главным образом между 2 часами ночи и 4 часами утра) я пыталась придумать способы того, как можно начать день по-другому, чем просто открыть глаза» [188].

Такие чувства знакомы многим ученикам и студентам. Занятным представляется временной промежуток («между 2 часами ночи и 4 часами утра»), в течение которого она пытается заставить себя не спать, словно без этих дополнительных часов она никогда ничего не успеет.

То, что Сьюзен была серьезна не по годам, стало заметно уже в старших классах. «Она была очень собранной и сконцентрированной. Можно даже сказать аскетичной, если, конечно, таким словом можно описать пятнадцатилетнего подростка, – вспоминал одноклассник. – Ее звали только Сьюзен, и никогда «Сью», это была уже излишняя фривольность. И у нее не было времени на болтовню» [189].

Частично такое положение дел объяснялось застенчивостью. «Казалось, что она была человеком, который смотрел и наблюдал – Я – фотокамера, – а не был ангажирован или принимал участие», – говорил ее друг Меррилл Родин. Сьюзен была выше ростом и моложе остальных учеников. «Мне она казалась долговязой, неловкой, застенчивой и слегка асоциальной» [190], – говорил Родин.

Позднее Зонтаг писала о периоде обучения в средней школе в Северном Голливуде как об унылых и в интеллектуальном смысле мало стимулирующих годах. Уже в то время в сатирической статье в школьной газете в The Arcade она сравнивала окружавшую ее среду с выдуманной республикой, заимствованной из комикса Li’l Abner. «Существует удивительное сходство между нашими гражданами и гражданами Нижней Слоббовии» [191], – писала она. В 1977 году она написала историю о школьных годах, которая показала, как ей было сложно «отгородиться от бессмыслицы»:

«В 11-м классе всему классу раздали Reader’s Digest и сказали, чтобы мы тихо читали. Учительница сидела у доски и вязала. Я читала европейский худлит и философию, пряча книги за Reader’s Digest. Помню, как однажды меня застукали за чтением «Критики чистого разума» Канта – понятия не имею, как я в том возрасте могла все это воспринимать, но честно пыталась это сделать. Учительница сказала, чтобы я спрятала книгу и вернулась к чтению Reader’s Digest» [192].

Сьюзен много и с удовольствием писала об учителях, которые ее вдохновляли, включая преподавателей по английскому языку, с которыми было много увлекательных бесед о музыке, литературе, религии и политике. Впрочем, судя по записям из ее дневника, складывается ощущение, что Сьюзен была настолько не по годам развитой, что сложно представить себе учителя, который мог бы полностью удовлетворить ее интеллектуальную жажду. «Я считаю, что Шопенгауэр не прав, – писала она в возрасте 14 лет. – И делаю это утверждение исключительно на основании минимальной части его философии – его тезиса о неизбежной бессодержательности человеческого существования» [193]. Она цитировала Ницше: «Убеждения – это более опасные враги правды, чем ложь». Так Зонтаг выразила свое скептическое отношение к этой мысли, но заметила: «В любом случае звучит красиво» [194]. В возрасте 15 лет она сетовала по поводу «трагической буквальности Кольвиц». В выпускном классе она подготовила работу о Фрейде («слишком хорошо известном, чтобы нуждаться в каком-либо представлении»). Вот что она писала с высокомерием, свойственным далеко не каждому выпускнику в те и даже в наши времена: «У меня нет никаких возражений по поводу первой главы (трактата «Недовольство культурой»). В последующих семи главах, и в особенности в последних, я зачастую не могла уловить логику Фрейда. Тем не менее первые две главы о религии в высшей степени ясно и четко освещают главную идею, которую я категорически поддерживаю» [195].

Южная Калифорния была определенно не Нижней Слоббовией. Тем не менее стиль текста («в высшей степени ясно и четко освещают главную идею, которую я категорически поддерживаю») Сьюзен, судя по всему, переняла где-то за пределами школы Северного Голливуда, в которой училась. Многие из книг, которые она читала при свете фонарика в спальне на Лонгридж-авеню, Сьюзен приобрела в Лос-Анджелесе, в местах, среди которых был киоск на пересечении Голливуда и Лас-Пальмас, где «порно стояло в первых рядах, а литературные журналы – в самых дальних» [196].