Великий торговый путь от Петербурга до Пекина. История российско-китайских отношений в XVIII— XIX веках - Клиффорд Фауст Страница 19

В Коллегии иностранных дел ответили китайцам меморандумом от 12 января и 31 мая 1732 года в адрес вице-губернатора Иркутска А. Жолобова и полковника И. Бухгольца. Эти сибирские чиновники получили указание остановить китайское посольство, направлявшееся к торгутам, и проинформировать пекинские официальные лица на сей счет. А вот новое посольство в Санкт-Петербург предписывалось встретить со всеми полагающимися почестями и пожелать доброго пути до самого места назначения. А. Жолобов передал содержание полученных распоряжений китайцам в соответствующей ноте от 30 марта, ответ на которую поступил в Санкт-Петербург без малого семь месяцев спустя (23 ноября 1732 года). И даже тогда китайцы все еще лелеяли тщетную надежду на то, что русская царица разрешит своим подданным воевать с джунгарами или, по крайней мере, откроет путь для усиления китайского влияния на них через позволение торгутскому предводителю посетить Пекин.

Китайскую миссию к торгутам отправили домой, а свита, следующая из Пекина в Санкт-Петербург, продолжила свой путь. Она прибыла в Тобольск 13 февраля 1732 года, а к концу апреля ее разместили в подмосковном селе Александровском. Ей устроили пышный прием: вдоль дороги выстроили три полка пехоты, а также произвели салют из 31 залпа орудий адмиралтейства. На следующий день после прибытия китайцев в Санкт-Петербург отмечалась годовщина коронации Анны (28 апреля 1732 года), и императрица приняла посланцев китайского императора во всем великолепии, положенном для такого торжественного дня. Вице-канцлер Андрей Иванович Остерман официально приветствовал их только потому, что канцлер граф Г.И. Головкин слег с подагрой. И он же принял два дипломатических послания из Лифаньюаня: одно с поздравлением царицы Анны, а второе с выражением удовлетворения императора Цинов по поводу письма И.Д. Бухгольца в адрес тушету-хана относительно беглых монголов, которых впредь он обещал высылать на родину вместе с их скотом и имуществом. Что же касается первого китайского посольства, то обмен дарами состоялся в соответствии с положенным обрядом. Не прошло и трех месяцев, как его свита 15 июля покинула Санкт-Петербург, еще через полгода с небольшим она прибыла в Селенгинск. Особого толка от второго посольства ни одна из сторон не наблюдала, разве что его дипломаты вместе с коллегами из первой миссии значительно поспособствовали началу длительного периода добросердечных отношений между двумя империями, ставшего предпосылкой для значительной по объему и взаимовыгодной торговли.

Сегодня эти посольства видятся последней главой в летописи долгих и трудных переговоров, начавшихся в 1725 году. Невзирая на то что российские власти заведомо не собирались втягиваться сами или позволить торгутам вступить в активный союз против джунгар, представляется очевидным, что в Санкт-Петербурге согласились на своего рода пассивный нейтралитет, несколько выходивший за рамки того условия, что закреплялось Кяхтинским договором. С точки зрения здравого смысла вельможи маньчжурского двора рассчитывать на большее просто не могли. Дипломаты двух этих посольств помогли маньчжурам развязать руки, чтобы получить в отношении джунгар свободу действий, необходимую и желанную. Единственным исключением среди в целом благоприятных результатов переговоров, омрачавшим общую картину, стало возобновление спора о титуле российского Сената, используемом в официальной переписке. Но ничего серьезного в данном споре не обнаруживалось. Если при пекинском дворе сохранялись сомнения в том, что Кяхтинским договором обеспечивались гарантии, необходимые китайцам для свободы действий, участники двух миссий убедительно их развеяли.

Следует признать, что сами посольства оказали слабое влияние на ход войны в Джунгарии. Вооруженные схватки неоднократно приводили к разорению местных монголов, как тех, кто взял в руки оружие, так и мирных жителей, и к тому же случались крупномасштабные переходы населения на территорию Сибири. В 1733–1734 годах императорские армии Китая начали мощное наступление, и, после того как китайцы отбили часть территории, в 1735 году они заключили мир с Галдан-Цэрэном. То, что Кяхтинский договор с последующими исправлениями и дополнениями не послужил конечному триумфу маньчжурского оружия в Средней Азии, нельзя походя относить на безучастность России, когда дело касалось активного участия в сваре. В Пекине к Санкт-Петербургу претензий не предъявляли. Для китайцев, как и для русских, такой исход возвестил наступление периода доброй воли. И оба народа получили шанс сосредоточиться на актуальных мирных делах: торговле для одного, империи для другого, несмотря на некоторые незначительные взаимные упреки по поводу монгольских дезертиров, не возвращенных оперативно из России, а также надлежащих форм и стилей дипломатической переписки.

С помощью Кяхтинского договора и последующих китайских посольств получилось уладить на некоторое время существенные разногласия между властями России и Китая. Все эти разногласия имеют отношение к торговле, по крайней мере в том смысле, что согласованные компромиссы и уступки послужили их смягчению, позволившему возобновить деловое общение. Но все обстоит гораздо серьезнее. Варианты, найденные для решения джунгарской проблемы (обозначение границы между Сибирью и Монголией, принципиальные договоренности по возвращению беглецов и механизм для регулярных консультаций чиновников пограничной службы по спорным проблемам), имели далекоидущие последствия и, возможно, продиктовали будущую структуру торговли между двумя странами. Впредь частную торговлю можно было регламентировать, и она на самом деле строго ограничивалась двумя пограничными городами, а всю торговлю в Пекине следовало продолжать исключительно в соответствии с положениями договора — по одному обозу определенного размера в три года. Договор не содержал никаких требований по поводу того, чтобы обозы считались предприятием российской государственной монополии, и к тому же ничто не мешало представителям российского государства монополизировать для себя или сдавать на откуп подобранным специально купцам-единоличникам участки приграничной торговли или особенно ценные предметы торговли. Детали организации российской торговли все еще предстояло уточнить и доработать. Кяхтинским договором закладывался фундамент для восстановления и последующего наращивания торговли с китайцами, и, как еще предстоит убедиться в следующих трех главах, был сделан непосредственный вклад в особый порядок будущей двусторонней торговли. За Российским государством резервировалась вся пекинская торговля и собственный участок приграничной торговли, причем с одновременным разрешением и поощрением частной коммерческой инициативы в Кяхте и Цурухайтуе.

Петр Великий за все время своего долгого правления Россией не придерживался какой-либо постоянной, последовательной или устойчивой экономической политики, тем более философии. Все историки того периода сходятся в большей или меньшей степени на спонтанности характера его отдельных экономических мер, которые заслуживают весьма разнообразного толкования и оценки. Мы не ставим, да и не можем ставить для себя целью в настоящем труде воспроизведение, упорядочение и анализ мер великого правителя. Не станем мы предпринимать даже попытки проведения грани между мерами и направлениями политики местного происхождения и позаимствованными у Западной Европы. Первоочередная задача автора настоящего труда состоит в описании одного рода хозяйственного и торгового опыта, как в государственном, так и в частном секторе. Вслед за таким описанием мы посмотрим, какой смысл обнаруживается в решениях Петра Алексеевича с точки зрения хозяйственного и торгового опыта, если не придерживаться общей экономической философии и доктрины.