Возвращение Фабрицио - Марк Фруткин Страница 23

— Знаю. Знаю.

Мантуанец погладил лобастую голову прильнувшего к нему мастифа.

Уго смотрел на собаку. Когда он перевел взгляд на сцену на стене, казалось, мысли его были где-то еще.

— Скрипка, на которой играет Оттавио, ее ведь сделал мастер Никколо, верно?

Арлекин кивнул.

— Как, по-твоему, ему удалось наделить свою скрипку такой властью? Кажется, будто она излучает силу.

— Ты знаешь мастера Никколо?

— Да, да. Все про него знают. Расскажи мне про скрипку. Расскажи, как он вложил в нее такую силу?

— Музыка. Музыка дает ей силу. Кажется, это верно для многих его скрипок.

— Да.

Уго посмотрел на свою ладонь и сжал ее в кулак.

— И все же в этой было что-то еще, какое-то ослепительное, перламутровое сияние, подобное коже юной девушки. Она притягивает. Притягивает с большой силой.

— Поэтому его называют Мастером.

— Мастер, — усмехнулся горбун. — Как все прочие простаки, он должен кланяться покупателям, падать в ноги графам и герцогам — ничтожным мужчинам и женщинам, глупцам и лицемерам. Великому художнику присуща великая гордость — когда работа выполнена, она останется неизменной.

Арлекин покачал головой.

— Если только это не улучшит в итоге голос инструмента. Так говорят. Мастера заботит только музыка.

— Чушь! Глупец, как многие другие. Не истинный художник. Когда я закончил инструмент, он остается законченным. Он готов и больше не нуждается в изменениях. Он мой, безупречный.

— Так ты сделаешь скрипку для влюбленного Панталоне?

— Да, да. Сделаю. Шедевр для насыщения старческой похоти. Под ее музыку Панталоне покажется, что он снова молод.

Горбун сделал шаг, глядя на стену. Он смотрел на белого коня на фреске. Глаза животного были широко раскрыты от ужаса. Пес рядом с ним заворчал, из пасти стекала на пол струйка слюны.

Монах срывает представление

Адвокат дьявола устроился на плетеном стуле перед сценой на площади подле герцога в зоне, отведенной для богатых меценатов Кремоны и местного духовенства. Рядом сидела жена герцога, а также престарелая герцогиня-мать и Элеттра. Актеры дошли до середины музыкальной интерлюдии, когда из толпы раздался вопль. Человек четко выкрикивал каждое слово, широко разевая рот и потрясая кулаком в воздухе:

— Работа дьявола! Добрые люди Кремоны, закройте уши от порока! Не поддавайтесь речам сатаны! Остановите! Остановите адскую музыку!

Толпа, окружавшая мужчину, расступилась. Он остался в одиночестве, продолжая орать и неистовствовать, брызжа слюной. Музыкантам понадобилось несколько минут, чтобы понять, что происходит. Поняв, они прекратили пиликать на скрипках, отняли трубы от губ и недоуменно озирались по сторонам.

Монсеньор Аркенти поднялся, чтобы лучше видеть вопившего в толпе.

— Это священник. Кто он? — спросил адвокат у герцога, на лице которого читалось раздражение.

Широкоплечий герцог вскинул руку вверх, словно желая устранить досадную мелочь.

— Падре Аттилио Бодини. Монах-иеронимит и автор фресок церкви Святого Сигизмунда. У их ордена там небольшой дом капитула. От этого человека множество неприятностей. Вечно является на представления вроде этого, чтобы омрачить людям ту небольшую радость, что они могут получить от жизни. Я велю своим людям убрать его.

Он поднялся и подал знак стоявшему неподалеку стражнику, тот начал пробираться через толпу к монаху, на боку его болталась сабля. Монах между тем продолжал разглагольствовать, речь его становилась бессвязной.

Герцог продолжил пояснение:

— К несчастью, он собрал небольшую группу последователей среди простых крестьян и горожан. Не будь он духовным лицом, я бы посадил его в тюрьму или изгнал. Простите, ваше высокопреосвященство, но наши клирики вечно впадают из одной крайности в другую. То они лицемерные вольнодумцы, то фанатичные ортодоксы.

— Кем, по-вашему, являюсь я?

Герцог окинул его тяжелым твердым взглядом:

— Пока не знаю. Наше знакомство слишком недолго, чтобы я мог составить мнение. И все же я человек, умудренный опытом, ваше высокопреосвященство. Он подсказывает мне, что одно или другое со временем выплывет.

— Вы ступили на опасный путь, ваша светлость.

— Простите, ваше высокопреосвященство. Этот баламут из церкви Святого Сигизмунда испортил мне настроение. Я не хотел оскорбить вас, славный орден иезуитов или церковь.

Он встал и поклонился.

Адвокат дьявола кивнул в ответ, дав понять, что прощает, однако он сомневался в искренности герцога. Более того, Аркенти смутило зерно истины в этих словах. Герцог прервал его размышления:

— Кстати, ваше высокопреосвященство, как движется расследование по делу нашего кандидата в святые?

— Движется, — без улыбки ответил адвокат.

Герцог обернулся и, увидев, что монаха увели, жестом велел музыкантам продолжать.

Дьявол на конюшне

Уго Мантуанский сидел за длинным деревянным столом, заставленным блюдами жареного мяса и натертого маслом хлеба, кусками сыра и кубками с вином. Арлекин сидел напротив, обгладывая баранью ногу. Грудь его лоснилась от жира, костюм был забрызган салом и красным вином.

— Скажи, мантуанец, почему ты недавно так пристально рассматривал коня на картине?

— Арлекин, ты в самом деле глуп. Да, я рассматривал коня. Мне очень нужна молодая белая лошадь.

Актер срыгнул и выронил наполовину пережеванный кусок мяса. Попытавшись поймать мясо, прежде чем оно исчезнет под столом, Арлекин опрокинул на себя тарелку с едой. Он поднял глаза:

— Зачем?

— Я думал об этом. Этот Никколо такой же, как любой другой скрипичный мастер. Подлинный секрет мастерства он унесет с собой в могилу, и я никогда не узнаю, как он сделал скрипку, обладающую такой силой. Но я знаю, как обработаю свою скрипку, как наделю ее силой, достаточно темной, чтобы противостоять его творению.

— Но зачем тебе понадобилась белая лошадь?

— Не любая белая лошадь, глупец. — Уго подцепил пальцами кусок мяса и принялся жевать. — В Кремоне есть конюшни, принадлежащие герцогу. В тех конюшнях лошадь, а у лошади прекрасный белый жеребенок, принадлежащий его дочери.

— Но почему именно эта белая лошадь?

— Потому что не всякая подойдет. Слушай же, за все годы я сделал бессчетное множество скрипок. Я мастер черной магии. Для этой скрипки, самого безупречного, самого темного моего творения, нужно нечто, взятое у невинного в качестве мести. И в нашем случае мне нужны полные страха глаза этого коня. Эта скрипка станет самой великой моей работой. Голос ее будет настолько темным, что даже святые и ангелы примутся совокупляться на улицах. Ты понимаешь? Понимаешь?