Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят! - Геннадий Тоболяк Страница 23

– Срочно буди переводчика Хакима! – сказал я водителю автомашины – Саше Григорьеву. – Вы оба поедете в штаб бригады.

Оперативные офицеры тоже были на ногах, стали расспрашивать прапорщика Михайлова, в чем дело, почему полковника Тоболяка комбриг срочно приглашает в штаб бригады. Михайлов молчал, лишь разводил руками, делал вид, что не в курсе дел, связанных с вызовом Тоболяка в штаб. Не получив от прапорщика Михайлова ответа на поставленный вопрос, офицеры засобирались ехать вместе со мной, однако я остановил их намерение:

– Вы, товарищи офицеры, оставайтесь в «Мусомяки» и ждите моего возвращения. Старшим в группе до своего возвращения из штаба назначаю майора Саротина!

– Есть! – по-военному ответил майор. – Можете не беспокоиться, товарищ полковник, я справлюсь, и все будет в порядке.

Майор Собин, привыкший быть на «точке» вторым человеком после командира, не ожидал такого поворота событий. Даже растерялся, не знал что сказать. Побелел от злости, но промолчал. Я сел в машину прапорщика Михайлова, следом за нами, стараясь двигаться колесо в колесо, поехал Саша Григорьев с Хакимом. Ехали медленно, чтобы не напороться на мину. У ворот бригады была большая очередь людей, стоящих, как солдаты, затылок в затылок. Все плохо одеты, с котелками и мисками, ждали, когда начнут давать пищу, то, что оставалось от завтрака десантников.

– Это нищие и обездоленные люди, – сказал прапорщик Михайлов, – за таких, по крайней мере, они выдают себя. Мы их по приказу комбрига постоянно подкармливаем из солдатской кухни, – говорил прапорщик и внимательно следил за дорогой. – Эти люди сюда приходят каждый божий день, порой в день по нескольку раз. Кто они на самом деле? Никто точно не знает. Возможно, что среди них есть басмачи и их осведомители. Мы за ними внимательно следим. В целом-то это нищие и отверженные. Они с войной потеряли работу, имущество, кормильцев. Известно, что у афганцев большие семьи, их надо кормить, вот и идут к нам на поклон. Просят хлеб, кашу, муку, соль… Конечно, на всех голодных этого не хватит, но мы все же кое-что даем. Афганцы знают, что для всех хлеба может не хватить, занимают очередь с самого утра, чтобы хоть что-то принести домой из того, что дадут, и накормить голодных детей.

Прапорщик помолчал, потом добавил к сказанному:

– Куда деваться, товарищ полковник, приходится подкармливать голодных, кто бы они ни были, чтобы избежать в Кандагаре голодных бунтов населения, тогда всем не сдобровать от их мести.

– Молодец! Правильно мыслишь, – похвалил я прапорщика. – Мыслишь по-государственному, а это уже хорошо, что у Шатина такие толковые помощники.

Автомашины проскочили шлагбаум. Часовые посторонились, пропуская машины на территорию бригады.

– Все, товарищ полковник, приехали, – сказал прапорщик Михайлов, – комбриг ждет вас в своем кабинете. Просил вас зайти только одного.

Было раннее утро, однако на территории штаба бригады кипела армейская жизнь. Все находилось в каком-то движении. Никто не стоял. Все двигалось, перемешалось. Солдаты и офицеры бригады куда-то спешили, шли размашистой походкой и исчезали в чреве здания штаба. Штабные писари уже сидели на своих местах, чинили карандаши и оттачивали перья, оттирали чернила с измазанных пальцев рук, ждали указаний. У таблички с надписью «Комбриг Шатин» стоял автоматчик.

– Вы к кому?

– Полковник Тоболяк к комбригу Шатину!

Часовой посторонился, пропуская меня к двери. Я вошел в кабинет комбрига.

Шатин вышел из-за стола, вид сосредоточенный, строгий, без улыбки. Протянул для рукопожатия руку, как грозный архангел Гавриил, сказал: «Комбриг Шатин».

– Я узнал о вашем прибытии в Кандагар от начальника штаба 43-й армии генерала Тер-Газаряна. Он хорошо отозвался о вас, ссылаясь на характеристику Шамиля. С вашим предшественником мы были на «ты», так было проще и удобнее для обоих. Это сближало, становилось больше доверия друг к другу…

– Прошу прощенья, что перебил тебя, Михаил Иванович, – сказал я. – Я уже перешел на «ты», дело за тобой.

– Вот и отлично! – сказал Шатин и еще раз пожал мне руку, улыбнулся.

– Ну, а теперь о деле! – сказал Михаил Иванович. – Вчера в вечернее время наш патруль случайно задержал на кандагарском рынке несколько подозрительных человек. При проверке документов один попытался скрыться и оказал сопротивление, ранил солдата патруля, был убит, трое других задержаны, разоружены, не успели применить оружие. Теперь эти трое сидят в местной тюрьме, ее солдаты называют «Медузой». Туда помещаем всех задержанных до выяснения личностей, при необходимости их передаем в ХАД – службу безопасности провинции или отпускаем. Михаил Шатин закурил.

– Главного я пока не сказал, – продолжал Шатин, – у задержанных были обнаружены чистые бланки документов на несколько сот человек с соответствующими подписями и печатями, остается лишь поставить фамилию – и такого человека никто не вправе задерживать. Видать, придется повозиться и узнать, кто снабжает кандагарское подполье официальными документами? Но нас с тобой, Геннадий, интересует один человек, которого я как-то встречал с переводчиком Хакимом. Они летали на авиаудар по басмаческим целям вместе с майором Собиным. Летчики мне докладывали после проведенного авиаудара, что слетали вхолостую. Били по площади, а майор Собин был другого мнения, что якобы была уничтожена группа басмачей до 150 человек, склад с боеприпасами и несколько бензозаправщиков.

Подполковник Шатин выбросил окурок сигареты, достал из пачки новую сигарету, стал курить, вопросительно посматривая на меня.

– Скажи, Геннадий, кому верить? Летчикам или майору Собину? – Я молчал, ничего не говорил.

– Этому майору Собину я не верю. Он производит на меня отрицательное впечатление. Летает на авиаудары в пьяном состоянии. Пьяным лезет на глаза моим офицерам и плохо влияет на них. Я ему запретил в пьяном состоянии появляться в расположении десантной бригады. Кроме всего прочего, он ненадежный человек и плут. Занял у одного офицера крупную сумму денег и не отдает. После авиаударов постоянно выгораживает наводчиков, которых, по-видимому, вербовал. С такими мыслями в голове нечего и думать об эффективной борьбе с басмачами, – заключил Шатин. – В общем, сейчас сам во всем убедишься. Переводчик Хаким приехал с тобой?

– Приехал!

Зазвонил телефон. Комбриг снял трубку:

– Шатин слушает!

Дежурный по бригаде докладывал Шатину, как прошла ночь. Комбриг недовольно хмурился. Слушал, молчал. Сказал в трубку:

– Передайте моему замполиту бригады, пусть тщательно разберется в причине самострела на посту и доложит к 12.00.

Шатин положил телефонную трубку. Долго молчал. Обдумывал происшествие в бригаде и что предпринять, строго сказал, обращаясь ко мне:

– Опять самострел. Прямо беда. Стреляются на посту молодые ребята в возрасте 18–20 лет. Это ли не горе родителям? А каково мне? Я себе места не нахожу. Я, в первую очередь, в ответе за этих ребят, своих сыновей.