Веяние тихого ветра - Франсин Риверс Страница 24

* * *

Очнулась она от ритмичного стука барабана и плеска весел. Шум моря и плеск легких волн действовали на нее успокаивающе. Ей казалось, что она спала. Голова болела, туника промокла насквозь, волосы тоже. В трюме было полно морской воды. Два раба черпали ее кожаными мехами и выносили наверх.

Рядом с ней сидела какая–то женщина, которая дотронулась рукой до ее брови.

— Как ты себя чувствуешь?

— Голова немного болит. Что случилось?

— Ты ударилась головой во время бури.

— А буря прошла?

— Да, давно. Гребцы уже сменились четыре раза, как она кончилась. Я слышала, как стражники сказали, что мы проплываем Родос. — Женщина достала какую–то грязную тряпку и протянула ее Хадассе. — Вот, я тут оставила тебе немного зерна.

— Спасибо, — сказала Хадасса и взяла сверток.

— Ты отдала мне свою тунику, — сказала женщина, и Хадасса теперь узнала ее.

Дни и ночи сливались в одно. В обстановке, в которой не было нормальной еды, никаких условий для личной жизни и вообще никаких человеческих условий, Хадасса становилась ближе к Богу. Отец говорил, что страдания воспитывают в человеке терпение, чтобы укрепить человека для того, что ждет его впереди. Хадассе не хотелось думать о том, что ждет ее впереди. Столько раз ей уже довелось избежать тяжелейшей участи. Сколько раз смерть только чудом проходила мимо.

Бог всевидящ, всесилен, вездесущ, и отец много раз уверял Хадассу в том, что все в этом мире делается для Божьего блага, во исполнение Его плана. И все же она не могла понять, в чем смысл страданий ее самой и всех тех, кто ее окружает. Как и она сама, эти женщины оказались в Иерусалиме в самое неподходящее время. Их схватили, как кроликов, затравленных охотничьими собаками. Что зилот, что римлянин — ей было все равно. Все они жестокие люди.

Многие друзья их семьи верили, что последние времена, о которых говорил Иисус, уже грядут, и что Господь вернется и будет править уже в их время. Некоторые из них настолько были убеждены в этом, что даже продавали все свое имущество и отдавали деньги церкви. После этого садились и ждали последних времен. Отец Хадассы не был из их числа. Он, как всегда, последовательно шел своим путем.

— Бог вернется в Свое время, Хадасса. Ученикам Он сказал, что придет как тать в ночи. И поэтому, я думаю, Его не нужно ждать. Мы просто знаем, что Он вернется. А когда, нам не следует знать.

Вне всякого сомнения, разрушение храма и уничтожение Иерусалима говорят о том, что конец мира совсем близко. Конечно, Господь вот–вот вернется. Ей так хотелось, чтобы Он вернулся. Ей так этого хотелось! И в то же время что–то внутри нее предостерегало ее от ожидания быстрого избавления от бед и страданий. «Бог не всегда вмешивается в нашу жизнь», — подумала она. И в Писании она читала, что Бог трудился через языческие народы, чтобы привести к Себе израильский народ.

— «Пойдем и возвратимся к Господу! — шептала женщина рядом, — ибо Он уязвил — и Он исцелит нас, поразил — и перевяжет наши раны; оживит нас через два дня, в третий день восставит нас, и мы будем жить пред лицом Его».

Голос ее дрожал. Хадасса дождалась, когда женщина, цитирующая слова пророка Осии, сделает паузу.

— «Итак познаем, будем стремиться познать Господа; как утренняя заря — явление Его, и Он придет к нам как дождь, как поздний дождь оросит землю».

Женщина взяла Хадассу за руку.

— Почему только в минуты невзгод мы помним то, что поддерживало нас даже в свете? Я с самого детства никогда не задумывалась над этими словами пророка, а вот теперь, когда нам так тяжело, они стали для меня еще яснее, чем в те годы. — Она тихо заплакала. — Иона, должно быть, испытывал такое же отчаяние, находясь в чреве рыбы.

— Осия говорил здесь об Иешуа и о воскресении, — не задумавшись, сказала ей Хадасса.

Женщина подняла голову и уставилась на нее в темноте.

— Ты что, христианка? — слова звучали, как проклятие. Испугавшись, Хадасса ничего не ответила. Ей стало не по себе от той враждебности, которая внезапно пробудилась в этой женщине. Молчание, которое внезапно возникло между ними, казалось, стало крепче самой прочной стены. Хадасса хотела что–то сказать, но не находила слов.

— Как же ты можешь верить в то, что наш Мессия уже пришел? — зашипела на нее женщина. — Мы что, освободились от власти Рима? Или наш Бог уже правит на земле? — Тут она снова заплакала.

— Иешуа пришел, чтобы очистить нас, — прошептала Хадасса.

— Всю свою жизнь я жила по законам Моисея. Не говори мне об очищении, — сказала женщина, и на ее лице при этом отразились горечь и гнев. Она встала и пересела подальше от Хадассы. Еще долго она пристально смотрела на нее, но потом решительно отвернулась.

Хадасса уткнулась лицом в колени и стала бороться с нахлынувшим на нее отчаянием.

* * *

Когда корабль прибыл в Ефес, рабынь вывели на палубу и снова связали. Хадассу буквально опьянил первый за долгое время глоток свежего воздуха. После бесконечных дней и ночей в темном чреве корабля ей стоило немалого труда снова привыкнуть к яркому солнечному свету. Пристань напоминала пчелиный улей. Всюду работали люди, каждый занимался своим делом. Дочерна загорелые ступпаторы конопатили корабль, стоявший рядом с тем, на котором привезли Хадассу. Слева от корабля стояло еще одно римское судно. Сбурарии разгружали корабль, неся на плечах мешки с песком. Тяжело спускаясь вниз по доскам, они складывали груз на повозки, которые потом везли этот песок на ефесскую арену.

Другие работники, которых называли сакрарии, несли мешки с зерном и складывали их на весы. Мензоры взвешивали их и вели учетные записи. Один человек споткнулся, и в море полетел какой–то ящик. Чтобы достать его, в воду нырнул уринатор.

С самых разных кораблей на множестве языков раздавались приказы и распоряжения. Снова раздался щелчок плети, и один из стражников приказал женщинам спускаться на берег по доскам. Их повели по городской улице, уставленной торговыми лавками и наполненной шумом торговцев и покупателей. Многие останавливались и глазели на рабынь. Кто–то проходил мимо, бросая вслед: «Опять эти грязные, вонючие иудеи!».

Хадасса покраснела от стыда. В ее волосах завелись вши, туника была пропитана испражнениями и воняла. Какая–то гречанка, проходя мимо, плюнула на нее, и Хадасса закусила губу, чтобы не заплакать.

Их привели в бани. Какая–то женщина крепкого сложения грубыми движениями раздела ее и стала стричь. Страдающей от унижения Хадассе больше всего хотелось в этот момент умереть. Еще ужаснее было то, что эта женщина стала натирать ее какой–то отвратительно пахнущей мазью.

— Стой там, пока я не скажу тебе мыться, — лаконично сказала она Хадассе. Мазь жгла как огонь. После нескольких мучительных минут женщина приказала ей идти в следующую комнату. — Тщательно смой с себя все, не то мне снова придется тебя намазывать, — сказала женщина. Хадасса послушалась, радуясь тому, что теперь она, наконец, отмоется от всей грязи и нечистот, которые были на ней после такого долгого пути. Мазь уничтожила на ней всех паразитов.