Эдит Пиаф. Без любви мы - ничто - Жан-Доминик Брийяр Страница 25

Конец года Пиаф отпраздновала весьма скромно в одном из парижских кабаре. Со 2 декабря по 5 января 1946 года она выступала в «Клубе Пяти» – новой театральной площадке, открывшейся на улице Фабур-Монмартр, – по приглашению своего друга Мишеля Эмэ, который руководил оркестром этого заведения. Именно здесь однажды вечером ее представили боксеру Марселю Сердану, явившемуся на концерт.

Он напомнит Эдит об этом, когда двумя годами позже они станут любовниками.

В конце февраля 1946 года Эдит уехала в Лозанну, город, который неплохо знала, – здесь она будет петь в течение двух недель в кабаре «Солнечный удар» [68]. Хозяином заведения был не кто иной, как Жан Вилляр, более известный под псевдонимом Жиль, под которым он выступал в чрезвычайно популярном после войны дуэте «Жиль и Жюльен». Став основателем и ведущим «Солнечного удара», Вилляр, тем не менее, не прекратил писать песни. Он считался очень талантливым поэтом и композитором. Всегда искавшая что-то новое для своего репертуара, Пиаф тут же спросила у Жиля, нет ли в его запасах чего-нибудь и для нее. Вилляр предложил композицию «Les Trois Cloches» («Три колокола»), эдакое буколическое произведение, в котором рассказывается история мужчины по имени Жан Франсуа Нико. Как это ни удивительно, певица воодушевилась возможностью исполнить песню с явными фольклорными нотками, которые совершенно не подходили к привычной стилистике ее творчества. Как исполнительница «Elle fréquentait la rue Pigalle» могла петь, не вызывая улыбку, песенку, каждый куплет которой начинался словами: «Деревня в долине…»?

В середине марта Пиаф вернулась из Швейцарии, привезя с собой «Les Trois Cloches». Великая песня, думала она, и никак не могла решиться исполнить ее. «Я всегда хотела включить эту песню в свой репертуар, – скажет Эдит, – я ее “чувствовала”, но по неким необъяснимым причинам не могла спеть одна. Мне казалось, она требует чего-то иного. Но чего? Я затруднялась это сказать» [69].

В этом признании есть то, что роднит всех великих исполнителей, как бы они ни звались: Пиаф, Шевалье или Холлидей, – интуитивное понимание, что для них хорошо, а что – нет. Взяв песню «Les Trois Cloches», Пиаф хотела привнести некие новшества в свое творчество, «разбить изображение», как сказал бы Сушон. Но это было не так просто. Иначе говоря, певица боялась, что ее стремление к изменениям не найдет поддержки у публики. Ведь публика – консервативная по своей природе – всегда жаждет только одного: услышать то, что хорошо знает.

Пиаф нашла средство «запустить» песню, избежав ненужного риска, две недели спустя. 3 апреля она начала двухнедельное турне по востоку Франции и Германии, организованное Театром для армии. В одной программе с певицей выступала вокальная мужская группа (восемь человек) с банальным и вместе с тем говорящим названием «Товарищи песни». С этими «Товарищами» Эдит уже сталкивалась двумя годами ранее, 29 марта 1944 года, во время гала-концерта, устроенного «Комеди Франсез» в честь железнодорожников. «Мари Белль и Луи Сенье, – рассказывала Пиаф, – именно им пришла в голову счастливая идея представить группу молодых певцов, специализировавшуюся на исполнении фольклора, парижанам. Они услышали ее в Лионе. Тот вечер в Париже был прерван воздушной тревогой, вынудившей бóльшую часть публики разойтись по домам. Опасность миновала, и спектакль продолжился перед совсем небольшой аудиторией, но я ни капли не пожалела о том, что осталась. “Товарищи” уже тогда продемонстрировали недюжинный талант. Без сомнения, они были пропитаны стилем “песня у костра”, испытывали нехватку опыта, но их молодость и задор производили очаровательное впечатление… Не надо было быть сведущим человеком, чтобы увидеть в них огромный потенциал» [70].

Во время турне по военным гарнизонам – Страсбург, Мец, Нанси, Баден-Баден, Сарбур – невинность и энтузиазм этих парней, среди которых самым старшим исполнилось двадцать шесть лет, с каждым днем все больше пленяли Эдит. В конечном итоге ей даже начали нравиться грустные, мелодичные народные французские песни, введенные в моду режимом Виши. И тут она вспомнила о по-прежнему невостребованной композиции «Les Trois Cloches» и решила, что песня Вилляра подходит для репертуара «Товарищей» как никакая другая. Этот «спящий шедевр», как Пиаф назовет его позднее, надо петь не в одиночку, а на несколько голосов! Уверенная в успехе, Эдит предложила песню «Товарищам». «Их отказ был скорым и категоричным. “Три колокола”? Ни за что! Я была так огорчена. Но при этом не намерена уступать, мириться с поражением.

– А если я спою ее вместе с вами? – спросила я.

Я рискнула и сделала это предложение, хотя совсем не была уверена в успехе. К моему величайшему изумлению, они согласились» [71].

Дальше все произошло почти молниеносно. После возвращения в Париж 19 апреля «Товарищи» выступали в кабаре «Европейское». Пиаф приехала поддержать любимцев, и за кулисами они начали репетировать. 26 апреля Эдит пригласила группу принять участие в первой части ее представления в «Клубе Пяти», но пока она еще не пела вместе с мужчинами. 2 мая они продолжили репетиции дома у певицы. Помимо «Les Trois Cloches», они попытались спеть старинную народную песню «Célin» («Селина»). При непосредственной помощи Луи Баррье Пиаф последовательно выстроила все события ближайших дней. 4 мая в фирме «Harcourt» состоялась ее фотосессия с новыми партнерами. 10 мая группа прошла вместе с Эдит прослушивание в фирме «Columbia» – новой фирме звукозаписи певицы. На следующий день в «Клубе Пяти» Пиаф впервые исполнила «Les Trois Cloches» вместе с «Товарищами». По этому случаю она представила молодых людей своему другу Жану Кокто. Писатель встретил этот «странный брак между мадам Эдит Пиаф и молодой командой» восторженно. «Что можно было ожидать от этих двух исполнителей, столкнувшихся друг с другом? – задается вопросом Кокто. – Мадам Пиаф уникальна, второй такой нет во всем мире. Но и хор этих молодых людей тоже уникален. (…) И вот так случилось, что эти два одиночества поженились и породили звонкое чудо, в котором воплотилась сама Франция, заставив нас плакать».

Кокто прав: проект функционировал великолепно. Прежде всего, это было музыкальное открытие. Впервые со времен выступлений на улице за спиной у Пиаф не было ни одного инструмента. По задумке Марка Эррана, ее «оркестром» стал слаженный хор «Товарищей». На этом тщательно выверенном фоне, в котором особенно чисто звучит приятный тембр тенора Фреда Мелла, надрывная, прерывистая манера исполнения Пиаф кажется особенно впечатляющей. Противопоставление хрустального, воздушного пения, лишенного любого напряжения, и мощного голоса, мучительно рвущегося ввысь, вызывало мурашки на коже.

Зрительный контраст также был разителен. Присутствие крошечной женщины – рост один метр сорок семь сантиметров, – одетой в черное, среди этих высоченных восьми парней [72]вызывало странное волнение у публики. Сначала вам казалось, что это именно они защищают, охраняют ее, но когда Пиаф начинала петь, все менялось. Вы сразу же замечали, с какой неистовой силой она вела за собой этих могучих мужчин.