Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии - Леонид Колосов Страница 26

— Нет. Но, в принципе, я их предпочитаю мужчинам.

Секретарю, видимо, не понравилась моя шутка. Глаза его потускнели, голос приобрел металлический тембр.

— Никто но утверждает, что вы гомосексуалист. А вот на бабника вы походите, судя по вашим поступкам. Ваши… м-м-м… девушки все рассказали своим подругам, а среди них были агенты контрразведки. Нам известно все: и о вашей поездке в Портофино, и о том, что вы провели ночь в постелях с двумя манекенщицами, и о том, что сделали им богатые подарки в ущерб вашим семейным бюджетам, между прочим. Известно также, что инициатором поездки и всей любовной авантюры был корреспондент «Правды» Ермаков. Он тоже характеризуется не совсем положительно по своим моральным качествам. Он и вас использовал для того, чтобы прикрыть, на всякий случай, свои грехи.

И тут я понял, что подставляют под топор Володькину голову. Может быть, для того, чтобы смягчить удар по мне, грешному.

— Товарищи! Вы можете думать обо мне что угодно. Но Владимира Ермакова не трогайте, ибо именно я вовлек его в, как вы ее называете, «любовную авантюру» с манекенщицами. Кстати, одна из них была моей московской знакомой…

— Значит, он уже блядовал и в Москве, — не очень удачно, на мой взгляд, пошутил один из присутствующих на парткоме.

— Нет, не блядовал в Москве, — скромно возразил я. — И в Генуе не было никакого блядства. Просто мы сделали жест гостеприимства, показали девушкам окрестности Генуи и потом не пролежали с ними всю ночь в постелях, а просидели несколько часов в креслах номера.

— В креслах тоже можно… — опять, на мой взгляд, неудачно пошутил под общий смех все тот же член парткома.

Председательствующий грозно посмотрел на шутника, стукнул ладонью по столу.

— Хватит хохмить, дело серьезное. Так у вас, товарищ Колосов, не было половых отношений с манекенщицами?

— Не было. Абсолютно не было.

— А почему же тогда вы с Ермаковым, которого выгораживаете неизвестно почему, утром принесли в спальную девочкам по охапке роз? За что?!

— Просто так. Из симпатии. В благодарность за прекрасно проведенный вечер…

— Вот видите, товарищи, как неискренне ведет себя Леонид Сергеевич. Нет, чтобы честно признаться: так, мол, и так, виноват, согрешил… Какие будут предложения? У нас есть мнение объявить товарищу Колосову строгий выговор по партийной линии с занесением в учетную карточку и поставить вопрос перед руководством ПГУ об отзыве его из загранкомандировки.

— По-моему, достаточно строгого выговора, — предложил «шутник» — член парткома. — У нас и так не хватает оперативных сотрудников в Италии. Так зачем же из-за каких-то, простите, блядей ломать молодому разведчику жизнь?

И тут встал Валя Кованов. Он долго и горячо говорил о том, какой я хороший и как благородно и жертвенно поступил по отношению к женщинам и товарищу Ермакову. Кроме того, он обратил внимание на большое число перспективных агентурных «разработок» у меня на будущее и помимо всего прочего отметил, что я кандидат наук, прекрасно знаю итальянский язык и умею располагать к себе широкий круг возможных кандидатов на вербовку, начиная от манекенщиц и кончая сенаторами. «Я предлагаю, — взволнованно закончил свой страстный монолог Валя, — строго указать товарищу Колосову на недопустимость такого поведения в сложной оперативной обстановке без занесения в учетную карточку».

На том и порешили. «Как мне расценивать происшедшее?» — спросил я Валю Кованова, когда мы остались вдвоем. — «Как легкое землетрясение, — ответил он, грустно улыбаясь. — Но больше не блядуй. Да еще так примитивно».

Валя когда-то учился вместе с Володей Ермаковым в Институте международных отношений. Видимо, он ему рассказал по секрету о «тайной парткомовской вечери». Во всяком случае, когда мы набирались с Володей наедине, он обнимал меня и, роняя крупные слезы, говорил всегда одну и ту же фразу: «Я все знаю, старик, если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее». «Иди ты к дьяволу, Владимир! — ответствовал, как правило, я, — не передирай фразы из чеховской «Чайки». И потом, зачем мне твоя жизнь?

Живи вечно». Не получилось. Тяжкая болезнь унесла Володю, едва ему минуло полсотни. Последний раз, когда я его видел в Кунцевской больнице буквально за три дня до смерти, он напомнил: «А помнишь Лилю с Региной? Как молоды мы были, старик, а?».

Конечно, помню и по сей день. И еще. Другой близкий моему сердцу человек, ныне покойный, начальник нашего «итальянского направления» Леня Морозов показал некоторое время спустя мои генуэзские «телеги». Одну написал Василий Иванович. Более эротического «сценария» о нашей с Володей «генуэзской истории» я не читал в своей жизни вообще. Куда там Мопассан… Другую «телегу» настрочила агент Василия Ивановича, манекенщица из той генуэзской группы, которая сумела «откровенно» поговорить с Лилей и ее подругой в Москве, передавшей ту самую злосчастную посылку. Так вот эта, последняя, то бишь Тоня, будучи женой моего друга и «хорошо зная меня лично», сообщила агенту «массу интересных подробностей». Например, о том, что я «не пропускаю мимо ни одной более или менее симпатичной женщины», что «товарищ Колосов очень нескромен в быту и постоянно употребляет спиртные напитки» и что, наконец, имярек вообще «уже в конец разложившийся и аморальный человек». Так что вот, не доверяйте, читатели, женам друзей. Даже самых близких, коим был тот, которого я очень любил. Не буду, разумеется, называть его имени, хотя его уже нет в живых. Он тут ни при чем и по-прежнему дорог мне своей памятью.

…Супруге своей я ничего не рассказал о «легком землетрясении», и мы спокойно уехали отдыхать в кагэбешный санаторий в Кисловодске имени товарища Дзержинского, препоручив своих двух дочек дедушке, поскольку бабушки уже не было в живых. Вернувшись в Рим, я напрочь забыл о своих генуэзских похождениях и с головой окунулся в работу.

…В ноябре месяце посольство СССР, как всегда, устраивало шикарнейший прием по случаю очередной годовщины Великой Октябрьской революции, на который тратилась, как правило, половина всех средств, выделяемых совпослу на целый год. Водка и шампанское лились рекой, столы ломились от семги, красной и черной икры, заливной осетрины, копченой севрюги и прочих ныне даже не известных молодежи яств. Жена моя болтала в кругу могущих «представить интерес» иностранных женщин, я бродил по залу с фужером виски в руке, в котором позванивали многочисленные кусочки льда. Приемы для нас, оперативных сотрудников римской резидентуры, тоже были «работой». Наш резидент даже придумал формулу на этот случай: «Чем меньше опрокинутых рюмок, тем больше будет интересных знакомств». Устав от бесполезных поисков, я остановился у одного из столов, нацелившись на еще пока девственное блюдо с заливным поросенком. И как раз в этот решающий момент увидел я свою жену, приближающуюся с двумя прекрасно одетыми дамами — старушкой с седыми волосами и примерно сорокалетней красавицей с роскошными черными волосами, распущенными по обнаженным покатым плечам.

— Познакомься, Леня, — жена заговорщицки подмигнула одним глазом, — это наши русские, хотя и американки: Милица Сергеевна и…

Конец ознакомительного фрагмента