Плач к Небесам - Энн Райс Страница 27

Очень многие с полным основанием считали этого ученикаПорпоры [20] величайшим певцом в мире, и когда он шел крампе в своем огромном белом парике и развевающемся карминном плаще, то казалсяскорее богом, а не царем, роль которого исполнял в данной пьесе. Красивый иизящный, он спокойно встал перед залом, пожиравшим его глазами. Потом откинулназад голову. Он запел, взяв первую мощную, нарастающую ноту, и весь театр тутже умолк.

У Тонио перехватило дыхание. Сидевшие вокруг него гондольерыне сдержали тихого стона и возгласов изумленного наслаждения. Звук на однойноте нарастал и парил так, словно сам кастрат не мог остановить его. А наконецоборвав его, он ринулся в основную часть арии, кажется даже не взяв паузы, длятого чтобы перевести дыхание, так что оркестр бросился догонять его.

Это был голос совершенно невероятный, не резкий, нояростный, неистовый. К концу арии почти совершенное лицо кастрата исказилосьедва ли не до безобразия.

Накрашенное и напудренное лицо это, обрамленное лавинойбелых кудрей, любой бы назвал благородным, даже изысканным, однако в глазахпевца горел незримый огонь. Каффарелли расхаживал взад и вперед по авансцене,равнодушно кланяясь тем, кто махал, аплодировал и кивал ему из лож, бросаякороткие взгляды то в партер, то на ярусы и словно рассеянно размышляя очем-то.

Когда запела примадонна, опера вдруг утратила все своеочарование. А может, это произошло потому, что Тонио видел суету в кулисах, дамс гребнями и щетками, гримершу с пуховкой, снова и снова припудривающуюКаффарелли.

Но тоненький, слабенький голосок примадонны бесстрашноследовал за мелодией, выбиваемой композитором из клавесина. Каффарелли всталперед певицей, спиною к ней, словно ее и не существовало, и, не скрываясь, зевнул.Мгновенно поднявшийся ропот людских голосов почти заглушил музыку.

Тем временем вокруг Тонио все настоящие ценителипроисходящего действа стали давать грубоватые, но проницательные оценки.Верхние ноты у Каффарелли сегодня были не очень хороши, а примадонна вообщепросто ужасна. Какая-то девушка предложила Тонио чашу с красным вином, и, шаряпо карманам в поисках монеток, он взглянул на ее лицо под маской и подумал:«Беттина! Конечно, это она!» Но потом вспомнил о словах отца и о только чтооказанном ему доверии и, густо покраснев, опустил глаза.

Каффарелли снова вышел к рампе. Откинул назад красный плащ.Сверкнул глазами на первый ярус. А потом еще раз взял ту великолепную первую,трепещущую ноту крещендо. Тонио видел, как блестит пот у него на лбу и как подсверкающим металлом греческих доспехов расширяется могучая грудная клетка.

Клавесин запнулся; среди струнных произошло замешательство:Каффарелли пел невпопад с музыкой. Но он пел нечто такое, что немедленноказалось знакомым. Неожиданно Тонио понял — как и все вокруг, — что онисполняет только что законченную примадонной арию, безжалостно ее высмеивая.Струнные пытались прекратить игру, ошарашенный композитор отнял руки от клавиш.Между тем Каффарелли вполголоса напевал мелодию, повторял ее трели с такойвызывающей легкостью, которая сводила на нет все усилия певицы.

Пародируя ее долгие верхние ноты, он вкладывал в нихчудовищную мощь, отчего они становились совершенно неблагозвучными. Девушказалилась слезами, но не ушла со сцены. Остальные актеры побагровели отсмущения.

С галерки раздалось шиканье, а за ним крики и свист.Поклонники примадонны принялись топать ногами и яростно потрясать кулаками,тогда как поклонники кастрата катались от смеха.

И, завладев наконец вниманием каждого мужчины, женщины иребенка в зале, Каффарелли закончил свой бурлеск монотонной, «в нос», пародиейна нежный, тихий каданс [21] примадонны, а затем начатсобственную aria di bravura [22] с просто уничтожающейсилой.

Тонио тяжело опустился на сиденье. Его рот растянулся вулыбке. Вот оно! Вот он, сказал бы любой, кто когда-либо услышал его, вот он,человеческий инструмент, столь мощный и столь великолепно настроенный, что всеостальное меркнет в сравнении с ним.

Когда певец смолк, аплодисменты раздались из всех самыхотдаленных уголков здания. Крики «браво!» неслись по всему залу. Преданныепоклонники девушки пытались сопротивляться этому натиску, но были вынужденыбыстро уступить.

И повсюду вокруг Тонио раздавались грубые, неистовыехвалебные возгласы:

— Evviva il coltello!

— Evviva il coltello! — закричал и он. «Даздравствует нож!», вырезавший из этого человека его мужское естество, чтобынавеки сохранить дарованное ему победоносное сопрано.

* * *

Потом Тонио долго сидел в полном оцепенении. Его не заделодаже то, что Марианна, сославшись на усталость, отказалась от приглашения впалаццо Лизани. Величие этой ночи заполняло всю душу, не оставляя места дляиных удовольствий, и оно останется в ней навеки, а все мысли и мечты Тонио будутпосвящены Каффарелли.

И все было бы совершенно замечательно, если бы непроисшествие, случившееся в тот момент, когда они протискивались к дверям.Услышав, как кто-то решительно и отчетливо произнес возле самого его уха:«Вылитый Карло», Тонио обернулся и, несмотря на обилие людей, сразу понял, чтослова эти принадлежали Катрине, уже разговаривавшей в тот момент со старымсенатором. И она подтвердила догадку: «Да, да, мой дорогой племянник, я простосказала, что ты очень похож на своего брата».

В оставшиеся дни карнавала Тонио ежевечерне отклонял любыедругие предложения и отправлялся слушать Каффарелли.

Каждый театр в Венеции давал одну и ту же оперу целый сезонподряд, но ничто не могло соблазнить Тонио посмотреть хотя бы часть любого изэтих представлений. Да и почти все общество возвращалось в театр снова и снова,чтобы увидеть покорившее всех волшебство.

Ни одну арию Каффарелли ни разу не спел одинаково, и егодемонстративно выражаемая скука между этими пронзительными моментами казаласьскорее отчаянием, чем просто позой, направленной на то, чтобы кого-то позлить.

В вечной неутомимости великого певца было что-то зловещее. Воснове его постоянной изобретательности лежала безысходность.

И снова и снова, одной лишь собственной волей, он творилчудо.