Киплинг - Александр Ливергант Страница 28

Но то был не конец, а только начало семейной «разборки». Вслед за женой, пообещавшей присмотреть за Марджори, непростительную ошибку совершает и Киплинг. Вместо того чтобы замять скандал, выгодный банкроту Битти, но никак не известному писателю, которому огласка нужна меньше всего и за которым и без того гонялись репортеры, охочие до частной жизни знаменитости, Киплинг едет в Брэттлборо и обращается в полицию. На первом же дознании он сообщает стражам порядка, что Битти хотел его убить, называл лжецом, трусом и обманщиком. Через три дня Битти арестовывают и предъявляют ему обвинение: он угрожал убийством и использовал при этом неподобающие выражения.

За одной глупостью следует другая. Мучаясь угрызениями совести из-за того, что он, богатый и знаменитый человек, посадил за решетку своего бедного, никому не известного шурина, Киплинг на первом же слушание предлагает судье, что возьмет подсудимого под залог. Битти, демонстрируя всем присутствующим столь несвойственные ему достоинство и независимость, от залога отказывается, а когда его отпускают под честное слово из-под стражи до следующего заседания, первым, делом бежит на телеграф и дает интервью газетчикам. На следующий же день полсотни журналистов из центральных газет устремляются в безвестный Брэттлборо, чуя поживу. 12 мая 1896 года на повторном судебном заседании в городской ратуше, в присутствии, кажется, всего города, истец Киплинг, вынужденный отвечать на самые неудобные и унизительные вопросы, в одночасье расстается со своей столь лелеемой приватностью.

«Вы испугались?» — «Да, испугался, я решил, что Битти меня убьет, если окончательно выйдет из себя» (Смех в зале.) «Вы пытались бежать? На каком, собственно, основании вы предполагали, что Битти вооружен? Вы готовы отказаться от своих обвинений? Битти расплатился со своими долгами? Правда ли, что, живя в Америке, вы заработали немалые деньги?» На последние три вопроса, к нескрываемому удовольствию ответчика и зала, Киплинг вынужден был ответить утвердительно. Когда же он заявил, что для того и поселился в Америке, чтобы, выполняя обещание, данное им покойному Уолкотту Бейлстиру, оказывать помощь его младшему брату, по залу пробежал недоверчивый шепоток, Битти же разразился громким смехом.

Судья. Стало быть, забота о мистере Бейлстире была вашим основным занятием?

Киплинг. Да нет, я за это время кое-что написал…

Адвокат обвиняемого. Вернемся к вашей с ним встрече на дороге. Вы считаете, что он был в бешенстве?

Киплинг. Да, посинел от бешенства.

Судья. Посинел, говорите? Не покраснел? Не побелел?

Киплинг. Да, именно посинел.

Судья (стучит молотком, чтобы унять смех в зале). Если вы сочли, что мистер Бейлстир обезумел от ярости, почему было не вызвать врача и не настоять на осмотре вашего шурина?

Киплинг. В этом случае я бы и сам потерял рассудок.

Судья. Вы, со своей стороны, способствовали тому, чтобы ссора разгорелась. Почему вы не попытались уладить конфликт?

Киплинг. Моей жизни угрожали впервые. Я понятия не имел, как следует в таких случаях действовать.

Судья. И вы даже не допускаете мысли, что сами были неправы?

Киплинг (повышает голос). Никому не удастся заставить меня взять свои слова назад! Даже под угрозой смерти!

В результате судья пригрозил Битти, что если тот и впредь будет нарушать общественный порядок, с него будут взысканы 400 долларов, и шурин Киплинга, пусть формально он дело и проиграл, покинул зал ратуши героем, а посрамленная знаменитость вынуждена была спустя три с половиной месяца, 29 августа 1896 года, расстаться с Брэттлборо и Соединенными Штатами. Расстаться под «улюлюкающие» заголовки американских газет: «ПОСЛЕ ДНЯ СВИДЕТЕЛЬСКИХ ПОКАЗАНИЙ ПИСАТЕЛЬ ПРИЗНАЕТСЯ, ЧТО ЕМУ ОСТОЧЕРТЕЛА ВСЯ ЭТА ИСТОРИЯ» («Нью-Йорк геральд»), «КИПЛИНГ СОБИРАЕТСЯ ПОКИНУТЬ АМЕРИКУ, ЧТОБЫ ОБЕЗОПАСИТЬ СЕБЯ» («Нью-Йорк таймс»).

Он-то думал, что его подвигнет на отъезд политический разлад между его страной и США, нарастающие антибританские настроения, а подвигнул, вопреки ожиданиям, разлад семейный. «Я рассчитываю вернуться, — обронил Киплинг репортерам, поднимаясь 2 сентября на палубу отплывающего в Англию парохода. — Когда буду к этому готов. Когда это произойдет — понятия не имею». Готов к возвращению в Вермонт он так и не будет.

Не готов к возвращению шурина в Вермонт и Битти. «Пока я жив, этому не бывать, — заявил он своему приятелю, американскому журналисту Вэну Де Уотеру, свидетелю семейного скандала. — Клянусь Богом, я не дам ему сюда вернуться. Если бы это произошло, мне пришлось бы уехать самому. Да он и не вернется! Струхнул. Дача показаний ему тяжело далась. Знай он, что ему придется снова идти в суд, он бы до смерти перепугался». Монолог этот, правда, произнесен был спустя сорок лет после размолвки, незадолго до смерти Киплинга.

«Есть лишь два места в мире, где я хотел бы жить, — с грустью сказал писатель пришедшей в „Наулаху“ перед его отъездом Мэри Кэбот. — Это Бомбей и Брэттлборо. И не могу жить ни там, ни здесь». Однако ностальгические чувства к Брэттлборо преследовали писателя недолго. «„Наулаха“, — приходит к выводу в автобиографии писатель, — какой бы прекрасной она ни была, представляет собой только жилище, но не дом наших мечтаний». «Домом наших мечтаний», безусловно, были и Грейндж, и родительское бунгало в Лахоре. Могла бы стать им и «Наулаха». Могла — но не стала.

На вокзале в Брэттлборо 29 августа 1896 года Киплинга, Кэрри и двух дочерей, Джозефин и Элси, провожал только один человек — друг и соавтор писателя доктор Конланд. Да и тот, если верить наиболее авторитетному биографу Киплинга Чарльзу Каррингтону, ушел, не дождавшись отправления поезда и даже не попрощавшись.

Тем не менее до размолвки с Бейлстирами Киплингу, как мы убедились, жилось в Америке совсем неплохо. И писалось тоже. Иначе не было бы «Книги джунглей» — киплинговского бестселлера номер один. Не напиши Киплинг ничего, кроме двух «Книг джунглей» — и он бы прославился ничуть не меньше. Спросите любого: «Герой Киплинга?» Никто не ответит вам: «Дик Хелдар» или «Гарвей Чейн». Очень мало кто, разве что очень уж начитанные, скажет: «Ким»; все как один ответят: «Маугли». И добавят: «А еще Акела, Шерхан, Балу, Багира, Каа…»

Может, «Маугли» и был задуман в Англии или еще раньше в Индии, но материализовался он в Америке.

Первый рассказ о мальчике-волке «Братья Маугли» из первой «Книги джунглей», навеянной романом Хаггарда «Лилия Нада» и написанной по просьбе американской детской писательницы, редактора одного из первых журналов для детей, автора «Серебряных коньков» Мэри Элизабет Мейп-Додж, был создан на «райской» ферме Блисса в ноябре 1892 года. Спустя год автор прочитал его своим первым, еще совсем юным слушателям — дочери Джозефин и племяннице Марджори. Любитель детей, писатель развлекал дочь и племянницу историями о животных — китах, носорогах, черепахах, кошке (гулявшей, как мы знаем, сама по себе), любопытном слоненке. Со временем вся эта веселая, эксцентричная компания перекочует в другую детскую книжку Киплинга «Сказки просто так» (или «Просто сказки» — «Just So Stories»); ее писатель завершит только в 1902 году в Южной Африке и выпустит в свет со своими собственными иллюстрациями…