Битва за Арнем. Крах операции «Маркет – Гарден», или Последняя победа Гитлера - Энтони Бивор Страница 29

Сам Фрост ел яичницу с беконом. Он был в хорошем настроении. От операции «Комета» он пришел в ужас, но сейчас, по крайней мере, казалось, что все гораздо лучше. Фрост, возглавлявший весьма успешный рейд на Сен-Жуэн-Брюневаль в феврале 1942 года и захвативший немецкий радар на севере Франции, знал о катастрофах в Тунисе и на Сицилии и не ждал, что предстоящая битва будет легкой, но все же приказал своему ординарцу Уиксу упаковать смокинг, клюшки для гольфа и дробовик и привезти их позже на штабной машине. Затем он проверил снаряжение, двухсуточный паек, кольт и охотничий рожок, которым созывал батальон. Фрост был глубоко верующим. Бойцы им восхищались. «Это наш Джонни Фрост, – говорили они. – В одной руке Библия, в другой – кольт» [268].

К тому времени как три дивизии развернулись на аэродромах – у англичан их было восемь, у американцев семнадцать, – солнце уже засияло сквозь утренний туман, этот день ранней осени обещал быть прекрасным. 1544 транспортных самолета и 478 планеров готовились поднять в небо 20 тысяч солдат. Самолеты, выстроенные на взлетно-посадочных полосах, впечатляли. Готовые к полету буксиры и планеры стояли идеально ровно. «Транспортники» «Дакота» C-47, принадлежавшие транспортно-десантному авиационному командованию, тоже ждали в строю, чтобы в нужное время взлетать с интервалом в двадцать секунд.

Генерал «Бой» Браунинг прибыл на аэродром Суиндона в отличном настроении: наконец-то он вел воздушно-десантный корпус на войну! За штурвалом его планера будет сидеть полковник Джордж Чаттертон, командир полка пилотов планеров. Планер нес генеральскую свиту, включая ординарца, повара и доктора, а также палатку, джип и багаж. По словам его биографа, Браунинг упаковал и трех плюшевых мишек. На первую транспортировку он выделил штабу корпуса по меньшей мере 38 планеров, а учитывая, что 1-й воздушно-десантной дивизии урезали ресурсы, этот тщеславный жест многих поразил. Трем дивизиям предстояло действовать независимо, и в штабе корпуса надобности как-то не было, особенно в тот крайне важный первый день.

Уркварт уже на аэродроме внезапно осознал, что не уточнил, кому из бригадиров принимать командование, если он выйдет из строя и окажется, как говорится, hors de combat [269]. Он отвел начштаба в сторонку и сказал: «Послушайте, Чарльз, если со мной что случится, иерархия такова: Латбери, Хикс, Хакетт» [270]. «Есть, сэр», – ответил Маккензи, даже не помыслив, будто до такого дойдет. Позже оба пожалеют, что Уркварт ничего не сказал бригадирам.

Когда 1-я вдд перед посадкой выстроилась за чаем и бутербродами, некоторые бойцы, похоже, выказывали нарочитый оптимизм. Сержант принес спущенный футбольный мяч – поиграть, когда захватят мост. Другой на вопрос, зачем ему дартс, ответил, что так легче «коротать скучные вечера» [271]. А капитан из штаба 1-й парашютной бригады настоял на том, чтобы взять бутылку хереса – распить после взятия моста. Те, кто летел на планерах, исписывали фюзеляж, затянутый камуфляжным брезентом, всякой похабщиной и состязались, у кого получится хлеще. Генерал Уркварт заметил на планере Horsa надпись: «Слава юбкам юных фройляйн!» [272] Царил юмор висельников. «Парни есть парни, – записал планерист в дневнике. – Один принимает ставки на то, сколько из нас помрет. Интересно, он сам-то за платой вернется? Или как он будет платить?» [273]

Оптимизм американцев, казалось, состоял в основном из фантазий об очередной чужой стране. Молодой лейтенант вспомнил, как удивлялся: «Все эти блондиночки реально были в деревянных башмаках, а в глазах – мельницы» [274]. Несколько десантников слышали, что Нидерланды – страна алмазов, и мечтали о том, как вернутся домой с полными карманами добычи и ну просто шикарно заживут.

Близость смерти при этом будила мысли о религии. Католики искали духовного утешения когда только могли. В американских воздушно-десантных дивизиях служило множество представителей различных католических культур: испанцы, немцы, поляки, ирландцы, итальянцы… На личную исповедь времени не было, и отец Сэмпсон из 101-й вдд отпустил грехи группе людей, стоявших с непокрытой головой на коленях у края аэродрома. «Облачение священника, белое и золотое, казалось неуместным на фоне этой тусклой серости» [275], – писал очевидец.

Были среди юных десантников и те, кто не испытывал никакой радости. Ими владел смертный страх. За день до вылета, после совещания, двое пропали без вести. Перед самой посадкой, когда 101-я вдд забиралась на грузовики – ехать на аэродром, – один боец выстрелил себе в ногу из винтовки М-1. Его примеру последовал другой – уже у взлетной полосы, ускользнув за «транспортник». «Кто-то ушел в самоволку, и много у кого, уже в самолетах, как-то “случайно” раскрылись парашюты», – признавал позже бригадный генерал Маколифф. Испорченный парашют означал, что десантироваться боец не мог, но, если это было преднамеренно, его ждал военный трибунал за трусость. Многие боялись, что не совладают со страхом в самый последний миг и откажутся прыгать.

Десантники оказались так сильно нагружены, что едва могли двигаться. При посадке в самолет их приходилось подталкивать или поднимать по ступенькам. На них были каски, накрытые камуфляжной сеткой и застегнутые под подбородком; разгрузочный жилет; вещмешки с личными вещами, тем же набором для бритья и сигаретами. Кроме того, они имели при себе пайки на трое суток; дополнительные патроны в патронташах из некрашеной шерсти; ручные гранаты и пластичную гранату Гэммона против танков; винтовки М-1 или пистолеты-пулеметы Томпсона, а также минометные снаряды, пулеметные ленты, противотанковые мины общего назначения; и, конечно, каждый нес за спиной парашют. Гранатометчики, минометчики, пулеметчики и связисты тащили свое оружие или радиостанции – все целиком или по частям. В среднем каждый нес эквивалент своего веса. Мало кто мог достать сигареты, и сержант, проходя по самолету, раздавал их и прикуривал.