Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - Арнольд Марголин Страница 3

Основоположники Бунда видели в разговорно-еврейском языке средство для увеличения кадров всемирного организованного пролетариата. Я же, например, видел в русском языке средство для борьбы и защиты прав моего родного народа пред правительственными органами, пред судом, в печати и для общения моего народа с большинством населения, среди которого он жил. Мне казалось, что идеал сожительства разных народов в одном государстве являет собою Швейцария, что политические партии должны быть построены по признаку территориально-государственному.

Для осуществления же чисто национальных заданий каждой отдельной народности мне представлялось более правильным и целесообразным объединение в виде союзов и организаций, а не политических партий. По вопросу, например, о преподавании древнего или разговорно-еврейского языка, как предметного, в школах, вовсе не было обязательно расхождение между евреем-пролетарием и буржуем. И те и другие всегда были в числе сторонников и того и другого течения по этому вопросу.

Вместе с сим все больше крепло сознание, что самая широкая персонально-национальная автономия является лишь слабым суррогатом здорового территориального фундамента. И я пришел к территориализму, но я пришел к нему не от сионизма, как его родоначальники Зангвилль, Мандельштам и др., а от реального факта массовой еврейской эмиграции, устремившейся в Америку после кишиневского погрома. Факт «великого переселения еврейского народа» был налицо, ежегодно покидало Россию в среднем до ста тысяч евреев!

Оставалось приискать незаселенную территорию и направить туда хотя бы часть эмиграционного потока.

Вместе с незабвенным М. Е. Мандельштамом, Л. А. Левом, А. И. Липецом и Л. Г. Папериным я был в числе учредителей Еврейской территориалистской организации, в которой беспрерывно состою со дня ее учреждения и по сей день. Созданное трудами Д. Л. Иохельмана Еврейское эмиграционное общество и должно было служить аппаратом для осуществления программы ЕТО. Наряду с практической работой по регулированию эмиграции изучался вопрос о пригодности для заселения ряда территорий – Киренаики, Анголы, Гондураса, Месопотамии и т. д.

Вопрос о Палестине представлялся при тогдашней международной конъюнктуре малореальным. Но уже в ноябре 1918 года конференция ЕТО в Киеве, ввиду изменившихся коренным образом условий, уполномочила Центральный комитет войти в соглашение с сионистской организацией о координировании действий и совместной работе по заселению Палестины.

В предвидении, однако, того непреложного факта, что эмиграция в Палестину не может быть при самых благоприятных условиях массовою, ЕТО решила продолжать свою главную практическую работу в области регулирования эмиграции в Америку.

Последние события в Палестине снова вызывают много пессимистических дум и опасений. И если этот пессимизм оправдается, то ЕТО придется возобновить изыскания для создания еврейского территориально-автономного центра в малонаселенных частях Северной или Южной Америки.

На выборах в I Государственную думу я имел широкую возможность ознакомиться вплотную с политическими настроениями крестьянства Киевской и Черниговской губерний. И хотя выборы по губерниям были двустепенные и куриальные, но уже в губернском избирательном собрании все три курии (крестьянская, городская и помещичья) находились в непосредственном общении друг с другом.

Само собой разумеется, что вопрос о земле стоял у крестьян на первом плане. Ввиду бойкота I Государственной думы со стороны большинства социалистических партий главное влияние на выборах естественно выпало на долю Партии народной свободы. Однако уже и тогда крестьяне явно тяготели к нарождавшейся в те дни «трудовой группе». В результате почти во всей России выборы по губерниям прошли на основе блока партии кадетов с городской и крестьянской куриями и с тем меньшинством из помещичьих курий, которое стояло близко к Конституционно-демократической партии.

В тех же губерниях, где городская курия состояла преимущественно из евреев (юго-западные и северо-западные губернии), это сочетание начала партийного с началом куриальным было пополнено еще и блоком с Союзом полноправия евреев путем предоставления пропорционального количества мест кандидатам от Союза полноправия.

В Черниговской губернии число евреев-выборщиков было весьма незначительное [2], а потому не было места, по масштабу пропорциональности, для еврейского кандидата. Однако случилось нечто весьма неожиданное. На предвыборном собрании, после произнесения речей, была произведена пробная тайная баллотировка по списку блока. Из 10 намеченных кандидатов (5 к.-д. и 5 от крестьян и трудовой группы) необходимое большинство получили 9 кандидатов, а на место одного из забаллотированных кандидатов к.-д. я оказался избранным значительным количеством голосов. Отчасти это объяснялось, по-видимому, тем, что моя речь имела большой успех у крестьянской курии. Крестьяне, как я узнал впоследствии, и выдвинули мою кандидатуру. Но этот факт был весьма показателен, как выявление полного доверия со стороны крестьян к еврею и полной готовности вручить ему защиту своих кровных интересов.

Я предпочел, однако, снять с очереди свою столь случайную кандидатуру и отказался баллотироваться по Черниговской губернии, так как был в то же время намечен одним из двух кандидатов Союза полноправия евреев по Киевской губернии.

В Киевском губернском избирательном собрании моя кандидатура снова оказалась наиболее приемлемой для крестьянской курии. Наибольшее количество голосов на предвыборном собрании из 15 кандидатов блока получили В. М. Чеховский (будущий председатель Совета министров в период украинской Директории) и я.

Однако киевские административные власти не дремали; наши избирательные цензы по Черкасскому уезду были «разъяснены», – и мы оба не были допущены к окончательной баллотировке. По поводу этого «разъяснения» был послан, по инициативе крестьянской курии, протест губернского избирательного собрания председателю Совета министров, переданный затем в Государственную думу.

Государственная дума не успела дойти до рассмотрения этого протеста, так как была завалена делами большей государственной важности… Но все же такого рода протест сохраняет всю свою силу и значение, как показатель отношения в то время украинского крестьянства к еврейству и как символ стремлений крестьянства к дружескому сосуществованию с еврейским народом.

Со времени выборов в I Государственную думу у меня завязались близкие дружеские отношения с покойным Ильей Людвиговичем Шрагом, одним из лидеров украинского национального движения, председателем фракции автономистов-федералистов в I Государственной думе. Вся Черниговская губерния знала и горячо любила Шрага, крестьянство иначе не называло его, как «батько Шраг».

Было много оснований для такой популярности. Прямой, правдивый, он не знал компромиссов в отстаивании прав всех угнетаемых. Талантливый оратор, опытный адвокат, он был несменяем на самых ответственных ролях в земской и городской работе, без него не проходило в Черниговской губернии ни одно значительное судебное дело. Но главное обаяние заключалось в его прекраснодушном характере, в его повседневных отношениях к окружающим людям. Строгий к самому себе, он прощал другим все их мелкожитейские прегрешения и бичевал лишь тех, кто злоупотреблял своей властью и могуществом во вред народу. Никогда нельзя было услышать из его уст желчных замечаний по чьему-либо адресу, ему вполне чуждо было чувство зависти. Дом же Шрагов славился гостеприимством самого хозяина, его жены и всей его семьи. В этом доме бывали все – от самых близких друзей до самых ярых политических противников Шрага. В еврейских кругах Черниговской губернии имя Шрага было окружено ореолом праведника и друга еврейского народа.