Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения - Лоуренс Сутин Страница 30

Глава 4 1950–1958

Это было словно жизнь la bohemme[77], великолепная, экстремально романтичная. Были ли мы бедными? У нас был дом, но о наличии денег говорить не стоит… У нас был раз в неделю «Линдоновский соус» с куриными потрохами по десять центов банка. Как мы любили его! С жареной или вареной картошкой.

Клео Мини

Читая рассказы, включенные в этот том, следует держать в уме, что большая их часть была написана тогда, когда в глазах всей Америки на НФ принято было смотреть свысока, как будто бы ее вообще не существовало. Они вовсе не были забавными – насмешки над писателями-фантастами. Это делало наши жизни несчастными. Даже в Беркли – или особенно в Беркли – люди, бывало, спрашивали: «Неужели вы пишете нечто серьезное?» Мы не зарабатывали денег; немногие издатели публиковали фантастику (единственным регулярно публикующим издательством было Ace Books); обращение с нами было воистину жестоким.

Фил, предисловие к сборнику рассказов The Golden Man (1980)

Вы знали [что касается написания научной фантастики в ранние пятидесятые годы], что у вас в руке грязный конец палки, но вы все же держите ее в руке. Терри Кар (редактор) как-то написал, что если бы Библия была опубликована в серии Ace Double, то ее бы сократили и разделили на два тома, по двадцать тысяч слов в каждом, и Ветхий Завет был бы переименован в «Повелителя Хаоса», а Новый Завет – в «Нечто с Тремя Душами».

Карен Андерсон, жена писателя-фантаста Пола Андерсона

Став настоящим писателем, Фил узнаёт жизнь в гетто научной фантастики и пытается бежать из этого ада, но пишет в нем лучшие свои вещи.

Америка в пятидесятые годы была странным и удивительным местом для того, чтобы начинать там свою карьеру писателя-фантаста, как это собирался сделать Фил.

Это вполне справедливо, что к научной фантастике с презрением относились чистенькие, благопристойные люди, претенциозно относящиеся к культуре. Но столь же справедливо и то, что быстро растущее число читателей (преимущественно детей, но также и ветеранов Второй мировой и корейской войн, которые верили в грядущие опасности нового атомного века), любило такое чтиво. Оно не только предлагало неукротимые события и приключения, оно также осознавало – что редко можно было встретить в традиционной литературе, – что общество неотвратимо движется к коренным техническим переменам, которые, в свою очередь, вынудят переоценить все то, с чем мы связались. Задолго до того, как компьютеры стали непременной бюрократической принадлежностью, ими уже пользовались безумные ученые в научно-фантастических произведениях пятидесятых годов.

В результате этого в первую половину пятидесятых годов был бум бульварных журналов, публиковавших фантастические рассказы. В газетных киосках появились и скоро исчезли Dynamic SF, Rocket Stories и даже Les Adventures Futuristes. Продажа рассказов в такие журналы не приносила славы и богатства, зато позволяла молодым авторам учиться в процессе и зарабатывать на жизнь научной фантастикой.

Фил, вероятно, чувствовал себя с самого начала деклассированным как писатель-фантаст, но он оттачивал свой талант. И ему повезло, поскольку он встретился с двумя людьми, которые повели его через одиночество и неопределенность писательской жизни. Первым из этих людей была Клео Апостолидес, на которой Фил женился в июне 1950 года и с которой он провел самые безмятежные (для него лично) восемь лет жизни. Вторым был Энтони Бучер, редактор The Magazine of Fantasy and Science Fiction, который помог Филу стать наиболее плодовитым молодым писателем-фантастом той эпохи.

Клео было восемнадцать лет, когда она впервые встретила Фила в Art Music зимой 1949 года. Ей нравилась опера, поэтому они, естественно, стали беседовать. Клео была гречанкой, с темными волосами, решительным лицом, округлой фигурой и приятным смехом, который легко мог переходить в пронзительное хихиканье. Она любила жизнь, знала, что ей нужно, была чрезвычайно любопытна и умна без всякой претенциозности. Клео заметила, что Фил был застенчивым. Она пригласила его к себе домой послушать пластинки. Это было их первым настоящим свиданием.

«Йи Юнь» в Чайна-тауне Сан-Франциско было тем местом, куда Филу нравилось приглашать людей, – из-за его маленьких размеров и индивидуальных кабинок с высокими стенами. Официант по имени Уолтер очень хорошо знал Фила. Клео вспоминает: «Уолтер закончил нас обслуживать. Мы ели мало – мы были слишком взволнованы, – и под конец обеда Уолтер заворчал на нас, упаковал всю оставшуюся еду и заставил нас взять ее домой. Очень мило».

Клео стала постоянным посетителем квартиры Фила в мансарде на Дуайт-уэй. В то время у него было два соседа по квартире: Алекс, высокий белокурый поляк, и Тофик – выходец либо из Турции, либо из Сирии. У всех дела шли хорошо, и чердачная атмосфера, создаваемая скошенными потолками и стенами, покрашенными в яркие основные цвета (превалирующий стиль в Беркли), восхищала Клео. Комната Фила вся была заполнена книгами и пластинками, наряду с голландской печью и маленькой газовой плитой для приготовления самой простой пищи. В конце концов Алекс и Тофик откланялись и Клео въехала туда.

В то время как Фил поочередно работал то в Art Music, то в University Radio, Клео посещала Калифорнийский университет и часто меняла специализацию, в конце концов остановившись на основном курсе обучения. Она читала с жадностью и выбрала для себя занятие скульптурой. Разнообразие связанных с университетом работ на неполный рабочий день, которыми она занималась, позволили ей в конечном итоге обеспечить Филу серьезную экономическую поддержку в первые годы его писательской карьеры.

Еще до встречи с Клео Фил начал вносить плату за старый дом номер 1126 по Франциско-стрит, на западных террасах Беркли. Он должен был въехать туда в мае 1950 года. Фил сделал Клео предложение. Она рассказывает:

Мне было все равно – выходить замуж или нет, но у нас был очень романтичный период, Фил упомянул об этом, и я согласилась, но было бы вполне хорошо, если бы этого не произошло – если вы живете вместе, то каждый считает, что вы женаты, поэтому зачем придавать этому большое значение? Но Фил беспокоился. В первую очередь, мне еще не было двадцати одного года, и Фил боялся, что его мать может в один прекрасный день сообщить об этом властям. Не знаю, для меня это звучало по-дурацки.

Дороти легко согласилась на второй брак ее сына в возрасте двадцати одного года. Но она не ладила с Клео, которая, как думала Дороти, была нелюдимой и замкнутой в ее присутствии. Дороти была совершенно права: Клео не любила ее из-за рассказов Фила о его детских горестях, и, по ее собственным ощущениям, «Дороти была весьма яркой и независимой женщиной, но ее отношение к другим людям исходило из очень горького взгляда на мир, а я этого взгляда не разделяла».

Некоторые возражения по поводу свадьбы возникли со стороны семьи Клео. Когда Клео сообщила своей матери Александре об этой новости, та расплакалась: Фил не был греком. Ее отец Эммануил, врач из Сан-Франциско, не знал о свадьбе до свершившегося факта, поскольку они считали, что он будет яростно возражать. Но вскоре Фил замечательно поладил с ними обоими, беседуя о медицине с Эммануилом и о греческой драме и религиозных мистериях с Александрой, которая была бакалавром в области классической литературы.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить полную версию книги