Фронда - Константин Кеворкян Страница 31

Бедствия, вызванные хаотической и непоследовательной «борьбой за хлеб», разрастались и ширились тоже хаотически и неравномерно. В иных местах рядом с голодающими районами находились такие, в которых люди все же как-то перебивались, и местные власти даже рапортовали об успехах. В десяти-двадцати километрах от вымиравших, пустевших сел оставались деревни и колхозы, где лишь немногие семьи оказались без хлеба, а опухших от недоедания лечили.

Эхо голода ворвалось в тогдашнюю столицу Украины – Харьков, заполонило улицы города голодными, умирающимилюдьми. Тогдашний харьковчанин Л. Копелев: «Товарищи, приходившие меня навестить, рассказывали: вокзалы забиты толпами крестьян. Целые семьи со стариками и малышами пытаются уехать куда-нибудь, бегут от голода. Многие бродят по улицам, просят подаяния… Каждую ночь грузовики, крытые брезентом, собирали трупы на вокзалах, под мостами, в подворотнях… Все лечебницы в городе были переполнены. Морги тоже. Детей, оставшихся без родных, отправляли в приемники. Но всех, кто покрепче, просто увозили подальше от города и там оставляли» (54).

Вести о голоде пробивались дальше – в Москву, вызывая смутный ужас, отрезанных от информации советских граждан. К. Симонов: «В Москву тянулись спасавшиеся от голода люди, приезжали, скапливались на вокзалах – это было одной из причин эпидемии брюшняка… В первые дни один из потом умерших рассказывал об этом голоде в полубреду, рассказывал горячечно, но понятно. Он был из подобранных на вокзале…» (55). К. Чуковский: «Вчера парикмахер, брея меня, рассказал, что он бежал из Украины, оставил там дочь и жену. И вдруг истерично: “У нас там истребление человечества! Истреб-ле-ние человечества. Я знаю, я думаю, что вы служите в ГПУ (!), но мне это все равно: там идет истреб-ле-ние человечества. Ничего, и здесь то же самое будет. И я буду рад, так вам и надо!”» (56). Запомним эту фразу: «Здесь то же самое будет. И я буду рад, так вам и надо!».

Преобразования, вызывавшие восторг или, как минимум, живой интерес городской интеллигенции, для народа обернулись колоссальными страданиями и класс, примыкавший к власти («вы служите в ГПУ» не так уж далеко от истины), воспевавший в стихах и прозе, статьях и картинах то, что приносило мучение своему народу, не мог рассчитывать на его снисхождение.

Несмотря на все усилия, к зиме 1933 года стало понятно, что предполагавший нечеловеческие усилия первый пятилетний план развития страны выполнить не удается. Сам план явочным порядком резко сокращен и к январю 1933 года был сведен к «65 ударным стройкам», уже прошедшим нулевой цикл. Власть изворачивалась и врала. 19 февраля 1933 года Сталин произнес длинную речь на Всесоюзном съезде колхозников-ударников. Явно намекая на катастрофическую ситуацию на Украине и во многих других регионах СССР, он говорил о голоде 1918–1919 годов, «когда рабочим Ленинграда и Москвы в лучшие дни удавалось выдавать по восьмушке фунта черного хлеба и то наполовину со жмыхами. И это продолжалось не месяц, и не полгода, а целых два года. Но рабочие терпели и не унывали, ибо они знали, что придут лучшие времена. Сравните-ка ваши трудности и лишения с трудностями и лишениями, пережитыми рабочими, и вы увидите, что о них не стоит даже серьезно разговаривать» (57). А в эти дни уже умирали сотни тысяч крестьян. Как же такой страшный лгун удержался у власти?

Рационалистическая программа социальных преобразований требовала слепой веры и подчинения авторитету. Так было восстановлено само понятие авторитета и возникла идея диктатуры. Диктатор силен только тогда, когда располагает кадрами слепо верующих исполнителей. Н. Бердяев: «Психический тип коммуниста определяется, прежде всего, тем, что для него мир резко разделяется на два противоположных лагеря – Ормузда и Аримана, царство света и царство тьмы без всяких оттенков… Представителям светлого царства все дозволено для истребления темного царства» (58). Таковы не только коммунисты той эпохи, но и фанатичные националисты, и последователи всяческих культов и сект, то есть люди, полностью убежденные в своей правоте. Говоря о положении простых граждан при социализме, Г. Лебон предрекал: «За пропитание, обещаемое теоретиками социализма рабочим, они будут выполнять свою работу под надзором государственных чиновников, как, бывало, ссыльные в каторге под зорким глазом и угрозой». По сути, той же теме посвящены антиутопии Замятина, Хаксли, Оруэлла.

Но апокалипсические предсказания не оправдались. К счастью, не было при социализме ни совершенного равенства, ни возможности проследить за всеми, и не вся человеческая инициатива оказалась задушена. И мечтали люди как обычно о лучшей жизни для себя и детей, и сделали для того немало. А мы должны помнить, какие неисчислимые жертвы были принесены в процессе сумасшедшего рывка и принесены не ради разворовывания страны.

Что же стало результатом крупнейших мобилизационных усилий и жертв советского общества, тяжелого пота и пролитой крови? Вторая в мире по объему (после США) экономика. В ходе устойчивого экономического развития с 1934 года основные показатели промышленного производства увеличились к 1940 году более чем в два раза, что являло собой, в сущности, беспрецедентный экономический рост. Даже ненавидящий советский период истории популярный российский публицист И. Бунич не может скрыть своего изумления:

«Заводы, выплавляющие больше всех в мире на душу населения чугуна и стали, бесчисленные конструкторские бюро, лаборатории, научно-исследовательские институты, разрабатывающие новые виды оружия, вплотную подошедшие к ядерному огню и реактивному движению. Откуда все это началось? Откуда появились сотни тысяч, миллионы инженеров, исследователей, конструкторов, летчиков, штурманов, механиков, водителей танков, командиров кораблей, флотских штурманов, электриков, минеров, артиллеристов, инженеров-механиков надводного и подводного флота, специалистов по металлургии сверхпрочных сплавов, сверхпроводимости, плазме, радиотехнике и радиолокации? Они же не выросли на деревьях. И на 1913 год ни одного из подобной категории военных и гражданских специалистов не было и в помине. Почти никого, не считая единиц, не было и в 1930 году. И вот, всего за 10 лет, они появились и в таком количестве, что составили инфраструктуру мощной военно-индустриальной империи. А всего 10 лет назад многие из них даже не знали грамоты. Речь идет не о том, какой ценой все это создавалось, а о том, как это возможно было создать за столь короткий срок!..» (60) И это действительный результат, который стоял за скучным словом «индустриализация».

После лишений и потрясений коллективизации стало оправляться и село. Уже при простой кооперации, без машин, крестьяне на одну и ту же работу стали затрачивать на 30 % меньше труда, чем раньше. До коллективизации крестьяне часто, если была земля, просто не успевали ее обработать. И сроки коротки, и при низкой урожайности нужно было слишком много площадей вспахать. А в ходе индустриализации и коллективизации важнейшим результатом стало резкое повышение товарности колхозов – до 50 %, по сравнению с менее чем 20 % у единоличных хозяйств. Создание МТС с тракторами и грузовиками, взявших на себя самые трудоемкие работы по вспашке, уборке и перевозке урожая, привело к высвобождению больших трудовых ресурсов. В целом посевная площадь колхозов (по сравнению с входившими в них дворами до коллективизации) выросла на 40 % (61).