Гончаров - Владимир Мельник Страница 31

Гончаров, как религиозно мыслящий художник, тем не менее, ни в коем случае не отрицает науку. В его библиотеке недаром значительное место занимали труды современных светил и популяризаторов естественных наук: Ч. Дарвина, Д. Арго, Д. Тиндаля, Л. Фигье, К. Фламмариона и других Первый герой-«позитивист» в русской литературе Петр Адуев изображается им с определенной симпатией, хотя адуевские сравнения человека с машиной, а психических процессов с механическими могут шокировать. Так, герой говорит, что любовь — это «действие электричества; влюбленные — все равно что две лейденские банки: оба сильно заряжены; поцелуями электричество разрешается, и когда разрешится совсем — прости, любовь, следует охлаждение». Петр Адуев объясняет своему племяннику, что разум — это «клапан», который природа дала человеку для управления чувством. Он часто обращается к Александру со словами: «закрой клапан», «выпусти пар».

Любопытно, что такое приравнивание психических процессов к механическим не слишком смущает самого автора. Во всяком случае, в письме к Е. А. и С. А. Никитенко от 16 августа 1860 года он сам буквально и без всякой иронии воспроизводит весь «позитивистский» дух речей своего героя: «… Припадки жизненной лихорадки… это своего рода пар, который требует не того, чтоб выбрасывали его беспорядочно или задыхались от него, а чтоб применяли его к делу, к рельсам и колесам, пользовались им и садились читать, писать или делали что кому назначено». [151]

Деятельная направленность психической жизни человека — вот чего ищет Гончаров и вот что находит родственного и здорового в позитивизме. Сравнение человека с паровозом обнаруживает, что писатель (в отличие, например, от Достоевского) признает за позитивизмом определенные права — в рамках цивилизаторской философии «преобразующей деятельности». Научный дух познания, направленного на преобразующую деятельность человека и человечества, оказывается тем здоровым зерном в позитивистской философии, которую автор «Обрыва» вполне приемлет.

Но Гончаров всегда и во всем ставит вопрос о мере вещей. Позитивизм хорош для него лишь до той границы, за которой начинается разрушение равновесия между «умом» и «чувством», «наукой» и «религией». А начинается для него эта граница там, где философию позитивизма берут на вооружение не созидатели-цивилизаторы, а «разрушители-нигилисты». Позитивизм был течением весьма широким, захватывавшим в сферу своего воздействия разнородные силы. Основоположником этого учения, народившегося в 30-х годах XIX века, считается Огюст Конт. Главные представители его — Дж. С. Милль, Г. Спенсер, Г. Бокль, Э. Литтре, Э. Ж. Ренан, а в России — В. Н. Лесевич, М. М. Троицкий, В. Н. Ивановский, П. Л. Лавров, К. К. Михайловский и другие. [152] Влияние позитивистских идей испытали Т. Н. Грановский,

И. М. Сеченов, А. М. Бутлеров, Д. И. Менделеев, [153] М. А. Бакунин [154] и другие. Со многими трудами позитивистов Гончаров был знаком как цензор.

Писатель признавал роль позитивизма в развитии естествознания, науки, но при этом активно протестовал против попыток позитивистов привнести естественно-научные методы в учение о нравственности, в понимание человеческой природы и природы общественной жизни. Особенно его возмущало отрицание самой категории «идеального», понятия «души». [155] В работе вульгарного материалиста А. Бюхнера «Сила и материя» сказано: «Надо поставить науку на место религии, веру в естественный и ненарушимый миропорядок на место веры в духов и призраки, естественную мораль на место искусственной и догматической». [156] В эти годы некоторые церковные публицисты с сожалением отмечали, что наука и религия нигде так не отчуждены друг от друга, как в России. [157] Гончаров прекрасно видел опасность, которая грозила русскому обществу из-за резкого разрыва в сознании «передовых» людей между Евангелием и наукой. Он неоднократно высказывался по этому поводу, неизменно подчёркивая, что пути науки и религии «параллельны и бесконечны».

Первый роман гончаровской трилогии можно соотнести с первой же частью «Божественной комедии» Данте. Здесь доминирует тема ада. Ад в «Обыкновенной истории» — одно из наиболее емких и значимых понятий. Не только потому, что два главных персонажа романа носят фамилию Адуевы. При этом

Адуев-старший рассуждает, по выражению племянника, «адски холодно». Адом, с точки зрения провинциальных обитателей, является сам символ прогресса — Петербург. Противополагая Петербург провинции, Гончаров, в сущности, ставит проблему соотнесённости нравственности, с одной стороны, и цивилизационного прогресса — с другой. Уже в 1840-х годах взгляд на эту проблему у Гончарова определился окончательно. Если в «Обыкновенной истории» она «сформулирована» эстетически, то в прямой форме Гончаров выражает ее в предисловии к роману «Обрыв»: «…B нравственном развитии дело состоит не в открытии нового, а в приближении каждого человека и всего человечества к тому идеалу совершенства, которого требует Евангелие…»То есть, по Гончарову, нравственные истины не зависят от прогресса, от степени цивилизованности людей. Однако прогресс облегчает жизнь людей, дарит людям комфорт (одно из ключевых понятий для Гончарова). Этим определяется его особое внимание к цивилизационному историческому процессу.

В «Обыкновенной истории» два полярных пространственных полюса: Петербург и имение Александра Адуева, место зарождения его «младенческой веры» — Грачи (ад и рай). Петербург ассоциируется в романе с адом не только по фамилии главных героев. При отъезде в столицу Сашеньки Адуева мать говорит ему: «И ты хочешь бежать от такой благодати… в омут, может быть, прости Господи… Останься!» Омутом Петербург Анна Павловна называет прежде всего из-за того, что в нем люди почти не ходят в церковь:

«— Ходил ли он в церковь?